Святой праведный Феодор Ушаков. Изд. 5-е. 2010

Удаленный в начале века от своего моря снова в С.-Петербург, получив в командование Балтийский гребной флот, он все дальше удалялся от своей севастопольской мечты. Злоключения родного флота, загоняемого в немилость, и разрушение угнетали его. Иногда ему казалось, что судьба не сложилась, ибо дело, которому он отдал почти полвека своей жизни, гасло на глазах. «Неужели Россия откажется от своего детища? От флота?» — страдал он. И тогда обращался в молитве к Богородице, просил отогнать уныние, забвение, нерадение и вспоминал все чаще дядю своего Федора, святого человека, которого беды и козни дьявольские не ослабили, а укрепили дух. Федор Федорович все больше утверждался в истине, что для правого дела нет поражения, которое может быть лишь тогда, когда уйдешь от Бога, от Веры. Вот тогда и решил он ехать окончательно к его могиле, к его свету, к его памяти. Он приобретает небольшое сельцо Алексеевку в Темниковском уезде рядом с Санаксарским монастырем.

* * *

Из Москвы он выехал рано утром. Ехали неспешно. К середине дня миновали Рязань. Затем, уже к вечеру, проезжали город Шацк. У одного здания, на котором написано было «Таверна», на мачте развевался андреевский флаг, рядом возвышалась куча камней, тут же забит железный штырь, к которому был прикован на длинную цепь якорь. «Кто же здесь прибыл на стоянку?» — весело сказал адмирал и приказал кучеру остановиться, медленно вылез из кареты. К нему уже бежал хозяин. Подбежал, остановился, вдруг упал на колени и зарыдал.

— Что же ты, голубчик, а ну, вставай! — тронул его за голову Ушаков.

— Да нешто мог я в жизни надеяться, что сам великий адмирал пожалует сюда! С небес сюда, наверное.

— С небес рано, — отшутился Ушаков. — Откуда знаешь, что я адмирал?

— Кто вас, батюшка, не знает. А я под вашим началом Керкиру греческую брал, в Мессину ходил. Был и моряком, и боцманом, и каптенармусом. Да, вот отслужил. Приехал сюда, на землю родную, денежек немного скопил и разрешение на открытие кабака получил и дал ему греческое название — таверна.

— Ну, давай вставай да показывай свое заведение, — с радостной мыслью, что его моряки нигде не пропадут, шагнул к порогу адмирал.

Хозяин забежал вперед, распахнул дверь и гаркнул: «Для встречи воина непобедимого, адмирала флота Федора Федоровича Ушакова всем встать во фрунт!» Кому, правда, кричал — было неведомо, ибо в небольшом зале лишь один молодой, косая сажень в плечах, вытянулся в проеме кухни.

«Свистать всех наверх! — продолжал кричать хозяин. — Неси все лучшее из погребов, сарая и печи!»

— Да ладно ты кричать, оглушил совсем, — посмеивался Ушаков, — скажи лучше: заночевать у тебя есть где?

— А как же, ваше высокопревосходительство! В лучшем виде каюты будут и вам, и экипажу.

— Ну вот и хорошо, у тебя и заночуем перед Темниковым.

…Темников ему сразу понравился: уютный городок домашний, люди приветливые. Градоначальник, предупрежденный о столь славном госте, развернул скатерть-самобранку, где рыбы было всякой множество: и судак, и караси, и щуки, и даже стерлядь. «Морские начальник и наверняка рыбу любят?» — то ли осведомился, то ли утверждал он. А еще на столе оказались грузди белые, хрустящие. «Прямо как в Бурнаково», — подумал Федор Федорович.

«Дом ваш в Алексеевке отстроим, — проинформировал градоначальник и с некоторым сомнением добавил: — Интересное сооружение вы предложили». Федор Федорович кивнул, зная что таких здесь не строят. Проект он сам создал из тех впечатлений, что остались в памяти от черноморских и средиземноморских домов особ не самых знатных, но и не бедняков. С тянущейся вдоль второго этажа верандой, которую хорошо бы обвили виноградные лозы. Ну да уж ладно, крона деревьев подтянется до ее уровня.

Потом поехал и в Алексеевку, походил по двору, где должен был стать дом, долго смотрел на раскинувшийся на три версты сказочный Санаксарский монастырь. Стремительно зашагал вниз и приказал ехать туда, к могиле дяди своего, что всю жизнь звал его молитвой к себе. О деяниях же, истинной вере, о благочестии дяди адмирал знал давно.

Душа его, когда плавал он в далеких морях, наполнялась радостью, когда узнавал о добропорядочности и великих делах иеромонаха Федора в умении наставлять монахов и людей светских. Скорбел, когда узнал, что дядю лишили настоятельского и иеромонашеского звания и отослали в Соловецкий монастырь за то, что обличал он неправедность и злые поступки темниковского градоначальника Василия Неелова. Пугачевщина тогда вызывала страх. И всех, кто винил власть в грехах и пороках, она наказывала. Здесь по указу императрицы, по согласованию с Синодом, старца выслали в Соловки. Рассказывали, что когда за старцем пришла стража, чтобы сопроводить в ссылку, то брать ему, кроме старой войлочной подстилки да Евангелия с крестом, было нечего.

Потом же Федор Федорович искренне обрадовался, когда Екатерина «проявила высокомонаршее ее императорского Величества к нему милосердие» и высочайшим указом возвратила старца в Санаксарскую обитель.