Святой самозванец

Она вышла на семнадцатом этаже и прошла в свою квартиру.

— Дома, наконец-то, — произнесла она, входя в прихожую. Ее пол был вымощен полированными плитками, а стены отделаны золочеными плинтусами. Черный стол с желтыми тюльпанами стоял у стены в прихожей под потрясающей картиной, на которой были изображены балетные танцоры — Фонтейн и Нуриев.

Корал прошла в центральную комнату. Справа находилась кухня, отделанная сланцем, хромом и полированным деревом, слева — туалетная комната. Еще два шага, и она оказалась в просторной гостиной, под ногами лежал темно-красный ковер. На одной стене были обои с затейливым узором из золотых, зеленых и коричнево-красных полос. На ней висели портреты других танцоров: Билла «Боджанглеса» Робинсона, Фреда Астера и Джинджер Роджерс, Барышникова. Альков занимал кабинетный рояль.

Эта квартира принадлежала ей, и только ей одной. Ни один мужчина не был здесь — ни Сэм, ни один из ее клиентов.

— Привет, Кэтрин, — сказала она портрету женщины, одетой в стиле тридцатых годов. Медная табличка на раме картины сообщала, что это Кэтрин Данэм, создательница антропологии танца.

Корал внимательно осмотрела несколько маленьких рамок с табличками: сине-красная «Жар-птица» Шагала, фотография Альберта Артура Аллена «Хоровая линия», изображавшая семь обнаженных женщин, повернувших головы налево, снятая во Франции в тридцатых годах.

Это было ее святилище, недоступное мужчинам. Даже Тео его не видел.

Корал прошла в главную спальню с ванной комнатой. Там стояла черная мебель, золотые лампы, а кровать была накрыта желтым атласным покрывалом и в изголовье лежала груда подушек разных размеров.

Она переоделась в леггинсы и просторную белую рубашку. В гостиной она полюбовалась живописным видом на реку Гудзон в обрамлении огней берега Джерси за ней.

Вспоминая свои короткие дни свободы, Корал горько вздохнула. Она отплыла из Рапалло на северном берегу Средиземного моря, в Италии, и, проплыв мимо близкого, но слишком модного Портофино, велела экипажу вести яхту Брауна на юг, к острову Сардиния. Миновав красивый, но слишком многолюдный Калгари на южной оконечности острова, Андерс направилась к Коста Верде, где яхта встала на якорь у Сиву. Она могла плавать на рассвете к берегу обнаженной и бродить по длинному пляжу из золотого песка, никого не встретив. Она проплыла мимо большей части Французской Ривьеры, и приказала бросить якорь возле Перпиньяна, где Сэм догнал ее. На станции, спроектированной Дали, она села в маленький желтый поезд, «Le petit train Jeune», и доехала до Фон-Роме в Пиренеях, чтобы покататься на лыжах после его отъезда. Пока она осматривала развалины Катара и фотографировала фламинго на соленых болотах, на яхту погрузили ящик муската «ривесальтес», который она полюбила.

Дни чистого блаженства, независимости, но они миновали.

Корал не могла поверить, что Браун не обеспечил ее в своем завещании, как обещал. Теперь ее надежда на независимость исчезла, дни сладкой свободы были иллюзией. Ей придется либо работать на Луиса и помогать ему в его безумных планах, или найти себе богатого «папочку», или, еще хуже — «дедушку», учитывая нынешнюю конкуренцию. Красивые девушки из хороших семей, кажется, уже не возражают против занятия проституцией.

— Ты чертов ублюдок, Тео, — произнесла она, обращаясь к горизонту Джерси. — Надеюсь, ты в аду.

Корал повернулась к другой двери рядом со спальней, открыла ее и включила свет в личной студии, подошла к балетному станку и начала делать «плие» и «релеве».

Здесь никто не мог ее купить. Никто не мог заставить быть остроумной или сексуальной, заставить улыбаться, когда ей хотелось хмуриться. В этой квартире она была настоящая.

Здесь она была Корал Андерс, танцовщица.

Глава 5

На кухне у Феликса Мэгги включила чайник и достала из сумочки травы, вспоминая тот момент, когда она впервые вошла в баптистскую церковь на 131-й улице. Донья Терезита стояла там, в прихожей, перед двупольной дверью. Свет, струившийся в застекленные окна, освещал ее черные волосы и сияющие глаза. Она была одета в черное.

Мэгги стразу же потянуло к этой латиноамериканке, которая совсем не выглядела чужой в их церкви.

— Saludos, madre querida, — произнесла в конце концов Терезита. «Приветствую тебя, дорогая мать», как позже поняла Мэгги. Тогда она подумала, что та сказала: «Слава тебе, Святая Мать», и сделала шаг назад, испугавшись, что ей не следовало возвращаться в свою старую церковь, о чем предупреждал ее Сэм.

Терезита сунула руку в сумочку, достала визитную карточку акушерки, вручила ее и сказала:

— Приходите ко мне, если захотите.

Каким-то образом она поняла, что Мэгги беременна.

В ту ночь ей приснилась донья Терезита. Это был странный сон, полный засушенных роз. На следующий день она пошла в лавку Терезиты, и вскоре уже изливала свои страхи женщине с сияющими глазами. Именно там Мэгги посмотрела правде в глаза: она все время думала, что не может подарить жизнь случайно зачатому ребенку Сэма.