– на десне. Сказали, что она далеко не последняя, через год – повторная. После будет еще одна, и уже потом врачи, лечащие мою дочь, приступят к пластическим операциям на губе. Все взвесив, я не повела ребенка в первый класс, посчитав, что ее организм, измученный поездками по врачам, не сможет осилить школьных нагрузок. Мы занимались дома. Но, когда мы пошли в школу – в 9 лет, сразу в третий класс, моя дочь стала признанной отличницей после первых же нескольких школьных дней. Тихая, рассудительная, она спокойно переносила то, что дети с ней практически не общались. Конечно, им было неприятно видеть перед собой изуродованное лицо. Я все это очень хорошо видела, мои знакомые, встречая нас в городе, неуверенно спрашивали, как у нас дела, а сами старались не смотреть на моего ребенка.
Аня училась в восьмом классе, когда ей сделали последнюю операцию. К этому времени мы уже успели дважды побывать у невропатолога
– у ребенка развивалась неопасная форма невралгической болезни. Кроме того, дочь очень переживала из-за своей фигуры – ей было запрещено заниматься спортом, а малоподвижный образ жизни не способствовал стройности ее фигуры. Последняя операция выровняла ей губу, но все равно искривленная улыбка выглядела очень неприятно, и четыре следа от шрамов тоже, как нам сказали в клинике, будут видны всю жизнь. Дочь наотрез отказалась фотографироваться с одноклассниками для выпускного альбома и даже идти на выпускной вечер. Желания поступать в институт, ехать учиться у нее тоже не было, хотя она закончила школу с золотой медалью.