Чедвик говорил, что я его усиливал. Хотелось бы верить. Но слишком многих я... я не люблю мистических аналогий... Но из некоторых людей я словно вытягиваю душу, выматываю их и изнуряю. Говорю же вам, я опасен на людских путях. Меня называли вампиром. Это чушь - мне не нужна чужая гнилая кровь, но вокруг меня много трагедий. Ведь Чедвики - редки, а Нортоны - общее правило. - Коркоран вздохнул. - При этом я сам порой не знаю, куда девать себя. В Риме и Болонье в научных кругах говорят о служении людям. Вздор. Наука может лишь поднять уровень комфорта задницы человечества, она позволит доехать из Рима в Лондон втрое быстрее, чем ныне, даст возможность продлить человеческое бытие, - но она никогда не сделает из мистера Кэмпбелла приличного человека, не излечит братца от жадности, не одарит мистера Нортона самоуважением и не прибавит ума мисс Морган. В итоге бесчисленные подлецы, педерасты, пустые, корыстные ничтожества и дурочки будут, как одержимые, носиться по свету, жить в комфорте и уюте, заботясь о продлении своей никчёмный жизни. Служение людям... Нетрудно любить Христа, отдавшего за тебя свою жизнь. Но как любить во имя Его тех, кто порочит имя Божье одним своим смрадным присутствием в этом мире? Это для меня неразрешимая апория, Доран, - он горько усмехнулся. - И все же туда, в Пьемонт, я стремлюсь не от мерзости мира, Доран, ибо я сильнее мерзости мира, но к Господу... Там я видел свет, какого нет нигде в мире. Я думаю о долгом послушании в миру, работе вместе с Гаэтано, работе в Болонье, и может, к сорока годам...
Доран вздохнул. Коркоран, что и говорить, на свой счёт не заблуждался. Но Доран не хотел расставаться с этим человеком, тоже усиливавшим его, хотя не мог не понять его правоту.
...Как-то они направились на рыбалку. Доран признал, что мистер Коркоран - удачлив. Пятифунтового голавля он, правда, в ручье не выловил, но клевало у него непрестанно, и садок его быстро наполнился. Воспользовавшись его добродушным настроением, Доран поинтересовался:
-Вы сказали, что хотели избавиться от мисс Нортон вовсе не потому, что она была навязчива. Так почему же? Почему вы вообще хотели все рассказать и - обречь её на неприятности?
Мистер Коркоран опустил удочку и задумался, глядя на приречные камыши.
-Постарайтесь понять меня, Патрик. Вы пеклись в этой истории о том, чтобы избавить от неприятностей девушку. Девушку, которая, нисколько не колеблясь, без стыда забирается в спальню джентльмена среди ночи. Девушку, которая вероломно и низко поливает грязью свою ближайшую подругу, рассказывая самое дурное, что знает о ней. Девушку, готовую похоронить родного брата при трёх дорогах, и вообще - выбросить его тело псам, лишь бы добиться вожделенной цели - заполучить в мужья богатого и красивого джентльмена. Вам не кажется, Патрик, что эта девица нуждалась в ... некотором вразумлении? В очищении её столь рано искажённой и сильно перекошенной души? Скандал привёл бы к тому, что от неё начали бы шарахаться в обществе - ни одна разумная мать не позволила бы сыну жениться на подобной особе - сестре самоубийцы и содомита. Это заставило бы её задуматься - что стоит порядочность? Что есть честь? Может быть, она опомнилась бы. Одиночество вразумляет. Если же и это не заставило бы её поумнеть и образумиться - значит, порча разъела эту душу окончательно. Но вы пошли по пути легчайшему и грешному - всё покрыли. В Лондон уехало ничтожное, пустое, развратное, подлое и озлобленное существо. Вы милосердны, Патрик, но вы увеличили количество зла в мире, - он грустно взглянул на мистера Дорана. - Я не осуждаю - просто констатирую.
Доран был подлинно поражён.
-Помилуйте, Коркоран! Эта девочка, почти ребёнок...
Коркоран окинул его долгим взглядом, в котором читались дружелюбие, жалость и насмешка.
-Это вы почти ребёнок, Доран, несмотря на зрелые годы и здравомыслие. Я видел её глаза, когда она стояла у моей постели. Это были глаза Мессалины. Проходя мимо неё, я опускал очи, как семинарист, идущий мимо ночного заведения. И это притом, что застенчивостью не отличаюсь.
-Бога ради, что вы говорите?...
-Разумные вещи, Патрик, разумные вещи. Вспомните себя. Вы обмолвились, что вам отказали. Эти четырнадцать лет одиночества сделали вас хуже? Глупее? Нет. Вы набрались ума и созрели. Зачем же отнимать у другого шанс поумнеть? Не бойтесь бед и ударов судьбы - они посылаются нам во спасение и вразумление.
Они собрали снасти и двинулись к дому. Коркоран лениво продолжал.
-Моё сиротство научило меня разбираться в любви и людях, моё одиночество заставило мыслить, унижения и обиды, испытанные в детстве, закалили меня. Я жалею, что помощь дяди не дала мне узнать вкус нищеты - это тоже пошло бы мне на пользу. Горе делает нас людьми, Доран, а ваше "всепрощение" - просто потворство мерзости.
Доран поморщился, но не сдавался.
-Но ведь и его сиятельство просил вас...
-Граф понятия не имел, что представляла собой мисс Нортон на самом деле. Он - добрый человек и склонен смотреть на молодёжь с улыбкой и снисхождением. Во всяком случае, пытается.