Святой

- Слишком? - Он провел ладонями по ее бокам и обхватил груди. Он дразнил ее соски, и теперь она зарычала от удовольствия. Он уже стал хозяином ее тела. Будучи привязанной, она не могла доставить себе ни удовольствия, ни боли, ни какого-либо облегчения или освобождения. Все ощущения исходили от него и только от него.

- Нет, сэр.

- Хочешь еще боли?

- Я хочу всю боль, которую вы хотите дать мне, сэр.

С руками, привязанными к столбику, она могла видеть только то, что перед ней. Сорен достал что-то из сундука. Она не видела, но поняла по звуку рассекаемого надвое воздуха. Когда трость соприкоснулась с задней поверхностью бедер, она закричала. Элеонор не хотела, но боль вытолкнула из нее звук. Сорен остановился, будто ждал ее протеста или просьбы остановиться. Если он ждал, когда она попросит его остановиться, ему придется ждать всю ночь.

Он снова ударил ее.

В третий раз.

Четвертый.

Она никогда не испытывала такой боли, как эта. Она никогда не ощущала такой силы, которую приходилось использовать, чтобы пережить ее. Но вскоре она перестала бороться с ней, лишь наслаждалась ею. Для нее боль стала игрой. Сколько она выдержит? Сколько Сорен даст ей? Он поработил ее болью. Никто не терпел ее по собственной воле, и, раз она выносила ее, значит, он владел ею и мог причинять такую боль. И все же она пришла по собственной воле. И одно слово могло его остановить. Он владел ею по той же причине. Это не имело никакого смысла, ни единого, и все же ее тело понимало. Она знала, что ее тело понимало, потому что Сорен отбросил трость на пол и обхватил ее бедра. Он погрузил в нее два пальца и утонул в ее влажности. Никогда в своей жизни Элеонор не была настолько возбужденной.

Одна рука оставалась внутри нее, а второй Сорен развязал веревки. Он развернул ее и прижал спиной к столбику. Поддев рукой ее левое колено, он поднял его, открывая ее так, чтобы иметь больше доступа. Она ничего не ощущала, кроме удовольствия, пока два его пальца изучали ее, медленно погружаясь и выходя. Ее соки облегчили проникновение, когда он глубоко толкнулся в ее потайные места. Когда он добавил третий палец, она вздрогнула.

- Знаю, это больно, малышка, - прошептал Сорен между поцелуями и надавил на преграду в ее лоне. - Позволь сделать это. Так будет лучше для тебя.

- Только не пальцами, пожалуйста, - умоляла она.

- Так будет менее болезненно. У меня больше контроля.

Она замотала головой.

- Пожалуйста... - умоляла она, и Сорен прижался лбом к ее лбу. - Я так мечтала об этом. Пожалуйста...

- Ты так красиво умоляешь.

- Я буду еще больше умолять, если хотите. - Она хотела, чтобы он разорвал плеву не пальцами, а когда проникнет в нее первый раз. Так должно быть. Ей нужно, чтобы было так.

- Ты будешь просить о пощаде, когда я окажусь внутри тебя в первый раз.

- Я не хочу пощады. Я хочу вас.

Он поцеловал ее в губы и опустил ногу на пол. Вся задняя часть ее тела от коленей до плеч пульсировала после порки. Почему люди сторонятся боли и избегают ее, как чумы? Да, больно, как и все, что важно. Любовь - боль, жизнь - боль, рождение - боль, изменения - боль, взросление - боль. Умирать не больно, только жить. Она никогда не чувствовала себя такой живой.

Сорен снова поцеловал ее, но только чтобы увлажнить губы. Когда Сорен обхватил ее шею, она поняла, что могло произойти дальше. Она не удивилась, когда он заставил опуститься на колени. Она расстегнула его брюки и вспомнила, как фантазировала, что делает это с ним с пятнадцати лет. Но ей было не пятнадцать. Сейчас ей было двадцать. Взрослая женщина. Нет причин волноваться. Член стал твердым, пока он порол ее, и она облизнула губы в предвкушении. Обхватив губами возбужденный ствол, она глубоко его вобрала, наслаждаясь вкусом. Сорен впился пальцами в ее затылок с болезненной силой. С его губ слетали легчайшие стоны. Звук его наслаждения подстегивал Элеонор. Она сосала сильнее, глубже, облизывала его от основания до головки снова и снова.

Это то, чего она хотела со дня их встречи. Она хотела служить ему, преклоняться перед ним, предлагать себя, быть использованной им. Каждый день он приносил себя в жертву на алтаре Католической церкви, отдавая свое время, свое богатство, свою свободу. Но кое-что она могла дать ему - удовольствие использовать ее, и с этим она отдаст ему свое сердце, тело и душу.

Она поморщилась, когда Сорен сильнее впился в ее кожу. Она знала, что завтра у нее будут черные синяки от его пальцев.

- Стоп, - приказал он, и Элеонор села на пятки.

Сорен обхватил ее подбородок и провел большим пальцем по губам.

- Думаю, тебе это понравилось.

Она улыбнулась.

- Я живу, чтобы служить.

- Чем ты и занимаешься.

Не убирая руки с ее подбородка, он заставил ее подняться на ноги.

- Жди у кровати.

Сорен оставил ее у столбика, а сам стянул верхнюю простыню с кровати. Он взял еще веревки и еще один комплект манжетов, положив их на кровать.

Пока он готовил постель, Элеонор смотрела на бокал вина на столе. Она подошла к нему и допила последние капли. Она сделала шаг назад, а затем еще один.

Когда Сорен повернулся к ней, она протянула ему бокал.

- Элеонор?