Святой

Она потеряла себя в ночи, перестала быть Элеонор, перестала быть человеком с разумом и собственной волей. Она была Его, и Он стал ее единственной личностью. Если бы кто-то спросил, кто она, последовал бы ответ: «Я Его». Он вонзил в нее четыре пальца, больше, чем она думала, что могла принять. И все же она приняла их и затем снова его, потому что в этом вопросе он не предоставлял ей выбора.

- Сколько ты еще можешь принять? - спросил он и опрокинул ее на живот.

- Я приму все, что вы хотите мне дать, - ответила она. Секс и порка довели ее до предэкстатичного состояния покоя и блаженства. Боль оглушила. Она почти не чувствовала свое тело. Она словно парила над кроватью. Тяжелейшие удары флоггера щекотали ее. Самые яростные удары тростью немного жалили. Сорен уложил ее на живот и снова погрузился в нее. Шестнадцать лет он воздерживался от секса. Он казался настроенным наверстать упущенное время за одну ночь. Пусть. Пусть он трахает ее, пока ни один из них больше не сможет двигаться. Она умоляла испить из этой чаши. И она будет пить, пока не подавится вином его тела и его садизмом. Она будет пить, пока не утонет в нем.

Сорен трахал ее в четвертый раз, останавливаясь каждые несколько секунд, чтобы кусать ее спину и плечи. Затем он опустился на колени возле ее бедер и тонкой тростью оставлял полосы огня на ее коже в месте соприкосновения. Она никогда не мечтала о том, как он будет пороть ее будучи внутри нее. Ей никогда не стоит сомневаться в его садизме. Она больше никогда не будет в нем сомневаться. Пока он вколачивался в нее долгими, жесткими толчками, он говорил с ней, говорил, как гордится тем, что она принадлежит ему, насколько ценной собственностью она была, как она угодила ему, больше чем он смел мечтать, как он всегда будет ее любить и никогда не отпустит.

К рассвету она не могла принять больше. К рассвету он не мог дать ей больше. Он сгреб ее тело, усыпанное синяками от плеч до колен как спереди, так и сзади, и обнимал ее.

Они не обсуждали произошедшее. Что они могли друг другу сказать? Он показал ей свою душу. Она отдала ему свое тело. Они соединили свои тела, и теперь незыблемая связь объединила их вместе. И ничего не могло разъединить их, потому что ничто не могло их сломать.

Когда она проснулась следующим утром, к ним в кровати присоединилось солнце.

Элеонор поморщилась, когда потянулась на простынях. Ее ступни пульсировали. Несомненно, в коже до сих пор были осколки стекла. Плечи и спина болели так, словно ее растягивали на дыбе. Груди и соски саднило, и они были припухшими. Внутри все болело и ныло. Она не могла припомнить, когда испытывала столько боли.

Это было лучшее утро в ее жизни.

Сорен открыл глаза и посмотрел на нее, будто пытался вспомнить, где он видел ее раньше. Она поцеловала его. Он ответил на поцелуй.

- И что теперь? - спросила она.

Сорен улыбнулся, и что-то в этой улыбке подсказало ей, что она влипла в самые большие неприятности в своей жизни.

- Всё.

Глава 33 Нора

Нора открыла глаза, и напротив нее на постели лежал Нико, а не Сорен. И она была рада видеть его, достаточно рада, чтобы улыбнуться.

- Это конец сказки? - спросил Нико. Она заметила, как потяжелели его веки, как и ее сердце.

- У сказки нет конца. Это рассказчик уже слишком устал, чтобы продолжать рассказ.

- Что произошло потом?

- Кингсли пришел за мной в дом Сорена. Он вошел прямо в его спальню и отнес меня в машину. Я провела неделю в его доме, восстанавливаясь после одной ночи. Твой отец... - она остановилась и погрузилась в воспоминания. Ее тело до сих пор помнило те ощущения. - Он уложил меня на свою постель, сел у моих ног и, вооружившись пинцетом, вытаскивал осколки стекла из моей кожи. Он рассказал, как какому-то несчастному ублюдку пришлось вытаскивать шрапнель из его груди. Так он возвращал добро Вселенной.

- Что произошло с тобой и мамой?

- Она сделала это. - Нора закатила глаза. - Она ушла в монастырь. Когда я училась в колледже, она вернулась к учебе. Орден, к которому она хотела присоединиться, Сестры Святой Моники, требовал от кандидаток степени бакалавра и отсутствия долгов. Ей потребовалось четыре года, но она попала туда. Она приняла первый обет, когда мне было двадцать четыре.

- Ты рада за нее?

- Нет, - призналась Нора. – Мы даже не разговаривали тогда. После колледжа я вернулась к ней, чтобы попытаться улучшить отношения. Не сработало. Вместо этого она узнала обо мне и Сорене. Плохие были времена. Я не разговаривала с ней три года. Поэтому... ты должен простить Кингсли и свою мать. - Она ткнула его в грудь. - Поверь мне. Сделай это сейчас, пока не стало слишком поздно.

- Я хочу любить его, - ответил Нико.

Он устало улыбнулся.

- Как-нибудь я расскажу тебе сказку о нем, Сэм и его клубе, «Восьмом круге». Тогда ты полюбишь его.

- Расскажи сейчас.

- Нет, уже почти рассвет.

- Мои виноградники нуждаются во мне, - сказал он, протянул руки и придвинул ее ближе.

- Тебе нравится ощущать чью-то зависимость? - Она расположилась на его груди, такой широкой и такой теплой. - Это не пугает тебя?