Святой

Она начала отпускать его, но он не пустил. Улыбнувшись, она сжала его сильнее, наслаждаясь ощущением его больших, сильных рук на спине, и тем, как он близко прижимал ее к себе, что сам Бог не смог бы проскользнуть между ними. Ее тело опаляло жаром от теплоты его тела. Тысячи темных и прекрасный картинок вспыхивали в ее голове - как он прижимает ее к стене, набрасывается на ее рот, одежда слетает сама по себе, и он накрывает ее тело, проникает в нее, клеймит собой ночь напролет.

- Почему вы священник? - Она запуталась пальцами в его волосах на затылке. Такие мягкие волосы и светлые, как золотая нить.

- Мне нравится быть священником. Это то, кто я есть. Это то, кто я есть, потому что Бог хочет, чтобы я был священником.

- Вы уверены?

- Думаешь, ты была бы до сих пор девственницей, будь у меня хоть малейшие сомнения?

- А кто сказал, что я девственница?

Сорен отстранился достаточно, чтобы неодобрительно посмотреть на нее.

- Ох, хватит на меня пялиться, лучше обними меня, Блонди.

Смеясь, он снова крепко ее обнял.

- Вы обещали мне все, - прошептала она.

- И я сдержу свое обещание. Но не сейчас.

- Не переживайте об этом. Я же говорила, что могу подождать, и подожду. Знаю, это многое значит.

- То, что ты хочешь от меня, чего мы хотим друг от друга... это запретное, Малышка. Если меня поймают, если нас поймают...

Предупреждающие нотки в его голосе вызвали мурашки в ее теле.

- Насколько все будет плохо? - спросила она.

- В лучшем случае? Перевод, терапия, публичные насмешки, частные насмешки. В худшем случае? Отречение от сана. Большинство людей будут считать меня извращенцем, если обнаружат нашу связь.

- Это нелепо. Это я пытаюсь затащить вас в постель. И мне семнадцать. Я могу быть донором крови, или получить пожизненный приговор, если убью кого-нибудь, но мне нельзя заниматься сексом в семнадцать? Иисусе, это мое тело, - сказала она. - Мое, а не их. И это ваше тело. Почему они имеют право говорить нам, что мы можем делать с нашими телами?

- Элеонор, ты пытаешься применять логику на католиках?

Она попыталась усмехнуться, но звук получился не совсем тот.

- Думаю, кто-то умный однажды сказал, что эта стратегия бессмысленна. - Улыбнулась она.

- Весь мир - зал суда. И все любят играть в судью, присяжных и палача. Католический священник, уличенный в сексуальной связи с подростком из своего прихода? Будет распят. Я наблюдал за этим. Несколько раз. И единственные люди, которые не будут ненавидеть меня, будут ненавидеть тебя.

- Я виновата? - спросила она, боясь ответа. Она преследовала его, не так ли?

- Нет. Это судьба. Или рок, возможно. Иногда трудно найти различия.

- Может, это одно и то же.

- Может. - Он посмотрел ей в глаза, и в них она увидела свою погибель и судьбу. Один поцелуй. Безусловно, один поцелуй не убьет их. Она наклонилась вперед. Она знала, что Сорен позволит себя поцеловать. Она знала, что он ответит ей.

Но затем она что-то услышала. Свист. Где-то в здании кто-то свистнул. Она уже слышала эту мелодию, но не могла вспомнить ее название и место. Быстро она разомкнула объятия и сделала два шага назад от Сорена.

- Я меняю свой ответ, - сказал Сорен. - Это его вина.

- Кто это? - прошептала она в панике. Сорен сделал то, о чем она и мечтать не могла, то, что она думала, никогда не увидит. Он закатил глаза.

- La Marseillaise - государственный гимн Франции.

- Кто в здании?

Сорен тяжело вздохнул и потер лоб.

- Полагаю, сегодняшняя ночь подойдет как никогда, - ответил Сорен.

- Для чего?

- Чтобы познакомиться с моим шурином.

Глава 18 Элеонор

Свист приближался. Сорен взял ее за руку.

- Элеонор, позволь заранее извиниться.

- Извиниться? За что?

- За него.

- За кого? За меня? - спросил мужчина, который вошел в ближайшую дверь и направился к ним. - Надеюсь, я что-то прервал.

Глаза Элеонор расширились при виде мужчины.

- Люблю эту реакцию. - Он указал на лицо Элеонор. - Это «вы не сказали, как он красив» взгляд, oui?

- Не вас ли я чуть не ударила на лестнице? - поинтересовалась она.

- Ты вломилась в мой дом. Что скажешь в свое оправдание?

- У вас волосы, как у Эдди Веддера, - заметила Элеонор, и это единственное, что она могла сказать в свое оправдание. Она все еще пыталась оправиться от шока при виде этого мужчины. Он носил самый потрясающий костюм, который она когда-либо видела. Черные брюки, сапоги для верховой езды, удлиненный черный жакет, черно-серебристый вышитый жилет. У него были темные, длиной до плеч, волосы, и лицо модели. И что еще хуже, он был французом. Значит, это шурин? Лучший друг? Кингсли?

Он взял ее за руку, будто хотел поцеловать тыльную сторону ладони, но в последний момент поднес кончики ее пальцев к носу и понюхал их. Она отдернула руку.

- Значит, это elle?

- Это она. Элеонор, это Кингсли. Кингсли, Элеонор. А теперь, Кингсли, вернись, пожалуйста, в мой дом, пока ты не начал нравиться Элеонор.

- Хочешь сказать, нравиться больше, чем ты. Слишком поздно. Не так ли?

- Вы серьезно француз, - ответила она.