Святополк II. Своя кровь

Святополк медленно сошел вниз, направился к воеводиным хоромам. На пути попадались горожане. Вооруженные топорами, охотничьими луками и рогатинами, ополченцы стекались к стенам. Жены, сестры, матери и дочери висли на них, голосили, как по покойникам. Некоторые, заметив князя, кидались ему наперерез. Какая-то молодая еще баба с раздутым животом грузно, оседала на землю и лишь тянула к Святополку дрожащие руки:

- Милостивец… оборони…

Князь ускорил шаг.

В воеводином тереме присмиревшие, напуганные холопки споро накрыли трапезу, но Святополку кусок в горло не шел. Он еле заставил себя глотнуть горячего сбитня и откусить пирога с рыбой. Бояре, видя его смущение, тоже не налегали особо на еству, лишь тучный Никифор Коснятич пил и ел, как обычно.

Город затаился, через щели заборол глядя на рыскающих вокруг половцев и ежеминутно ожидая приступа. Но степняки не спешили лезть на стены. Видимо, отчаянная оборона руссов подорвала силы этой орды, а полон захватили добрый - кровавый, словно плакало само небо, закат еще только начинал пламенеть, а они неожиданно повернули в степь и растаяли в вечернем сумраке, гоня табун коней и несколько сотен пленников.

Святополк, когда ему сказали про отход половцев, опять поднялся на стену. Ополченцы толпились вокруг насупленные, недоверчивые.

- Уходят поганые! - с облегчением промолвил кто-то.

- Ополонились, кровушки нашей попили, - злобно добавили сзади.

Святополк с усилием отвернулся, нашел глазами своих бояр:

- Уходим в Киев!

- Когда?

- Сейчас! Ночью! Пока они не решили воротиться!

Вышли из Треполя, прокрались до берега Стугны и вплавь начали переправу. Вода малость спала, и всадникам в ночной темноте легко удалось ее пересечь. Достигшие берега первыми в кустах зажгли огни, чтобы остальным было ясно, куда править.

Уже выйдя из воды и содрогаясь в мокром платье от ночного прохладного ветра, Святополк заметил невдалеке другие огни. Половцы? Его дружина сомкнула усталые ряды, но свет приблизился, и все увидели черниговских воинов и только тут узнали правду о бегстве братьев Всеволодовичей. Владимир Мономах уцелел, но его младший брат Ростислав утонул на глазах у брата. Сорвавшись со споткнувшегося на топком берегу коня в воду, он не смог выплыть и был утянут на дно тяжелым доспехом. Не задержавшийся на берегу Владимир велел отыскать тело брата и доставить его в Киев, к Святой Софии, где ныне покоился его отец.

Узнав о смерти молодого переяславльского князя, Святополк почувствовал легкую досаду. Почему утонул он, а не Мономах? Переяславль все равно остается в роду Всеволодовичей, но справиться с неопытным и горячим Ростиславом было бы проще. К тому же тогда освободился бы и Чернигов… Э, да что жалеть!

Велев на словах передать брату Владимиру соболезнование, Святополк ускакал в Киев.

А еще через несколько часов наступил рассвет, и, поскольку степняки больше не появились в окрестностях Треполя, его жители робко выбрались из-за стен и разбрелись по полю битвы, собирая убитых. Половцы обычно добивали раненых русских воинов, потому что их нельзя было забрать в полон, но, несмотря на холод ночи, выжившие все-таки отыскались. В их числе оказался и Ратибор Захарьич, сперва принятый за мертвого. Он застонал, когда с него начали сдирать кольчугу, и молодого торчинца положили на собранные из копий и щитов носилки и отнесли в город.

Глава 4

Спрятавшись за угол дружинной избы, Лют зачарованно смотрел, как мимо на носилках пронесли тело старшего брата.

Торчевцы оборонялись отчаянно и настолько жарко, что половцы не могли ни оставить за спиной непокоренный город, ни взять его и только ярились. Вести осаду они не умели, враги просто толклись вокруг, осыпая стены градом стрел и время от времени пытаясь поджечь город, а торчевцы улучали миг и высылали на поганых небольшие дружины, которые тревожили неприятеля днем и ночью. Большинство населения в Торческе было потомками кочевников-торков, они знали те же способы ведения войны, что и половцы, и их сторожи налетали как ветер, осыпали врага стрелами, сходились в короткой яростной сшибке - и тут же улетали под защиту стен.

Лют все эти дни был на стенах. Ополченцы привыкли к парнишке, не гнали его, тем более что Лют готовно брался за любую работу, не отказывался помочь и не боялся стрел и копий. Ночевал вместе с дозорными, ел из одного котла с ними - и вдруг попался на глаза старшему брату.

Второй по Ратиборе, Никифор Захарьич был нравом более смирен, чем Петро, Турила или Нечай. Силища у него была звериная, но он не любил растрачивать ее попусту. Когда Никифор заметил парнишку, то не кинулся ловить беглеца - просто погрозил издали кулаком и молвил с тихой угрозой:

- Вот ворочусь - скажу батьке, где ты бегаешь!

С тем он и ушел на очередную вылазку, в только-только просыпающийся половецкий стан. А вернулся, лежа пластом на носилках.