Святополк II. Своя кровь

Мономах говорил, обращаясь к каждому боярину в отдельности, и те один за другим опускали глаза под его взглядом. Иные чесали затылки, иные ворчали что-то себе под нос, повторяя: «В самом деле так…» Только Святополк, забытый, сидел, сцепив пальцы на коленях и глядя в покрывавший пол бухарский ковер. Мономах подбирался к нему исподволь - ломая не его великокняжескую гордость и силу, а нажимая на боярство, тех людей, которые в свое время возвели сына Изяслава Ярославича на золотой стол, а потом поддерживали его. Ведь без дружины и стоящих за него бояр князь недолго усидит на столе. И надо либо железной рукой ломать боярство, либо повиноваться ему. Третьего Святополк не видел. И, дождавшись, когда Мономах умолкнет, он коротко кивнул головой:

- Я уже готов.

Бояре мигом замолкли, разводя руками, некоторые закивали, молча соглашаясь, а сам Мономах вскочил и бросился к Святополку. Схватил его за плечи, заставляя встать, и, развернув к себе, выдохнул облегченно:

- Сейчас ты, брат, великое добро сотворил Русской земле!

Святополк хмурился, изображая улыбку и с горечью понимая, что в таких делах ему остается только слушаться переяславльского князя. Обрадованно стиснув его плечи и тут же отпустив, Владимир Мономах хлопнул в ладоши, и чашники стали вносить готовые блюда и вина.

Князья присели за стол вместе, как и положено двоюродным братьям, бояре разместились по своим местам - те, что познатнее - поближе, менее родовитым достались места у входа.

За столом много говорили о походе - перечисляли князей, которым стоит послать гонцов, считали, кто сколько приведет ратников, загадывали, куда пойдут. Мономаху никто более не перечил. Его суждения встречали кто нахмуренно, кто удивленно, но не спорили, даже когда он предложил идти на половцев не степью, а водой - пешцев вместо обоза пустить на лодьях вниз по Днепру, а Конницу вести вдоль берега, чтобы потом соединиться и вместе двигаться в глубь Половецкой степи. Попивая вино маленькими глотками, ибо с возрастом нутро совсем отказалось принимать хмельное, Святополк помалкивал и подал голос лишь раз - когда заговорили о князьях-союзниках.

- Младших надо звать, - молвил он. - А Святославичи не пойдут.

- Позову - пойдут! - упрямо нахмурился Мономах. - За мной - пойдут! По всей Руси гонцов пошлю - сами не выйдут, так пущай дружины шлют с сыновьями и сыновцами!..

Пир в шатре Владимира Мономаха затянулся до вечера. Из-за столов бояре вылезали толпой, орали что-то победное. Святополк поднялся, брезгливо морщась и спеша уединиться - пьяных не любил. Но он успел отойти ненамного, как его окликнули:

- Князь! Святополк Изяславич!

Святополк с неудовольствием обернулся. К нему осторожно, но твердо подошел Данила Игнатьевич. Старый боярин-воевода был трезв и суров, и князю это понравилось.

- Что молвишь, Данила Игнатьевич? - почти дружелюбно спросил он.

- Князь, когда велишь дружины снаряжать?

- Аль тебя на пиру не было? - Святополк сдвинул брови. - Сказано ж было - к началу березозола месяца чтоб все было улажено! А там дождемся гонцов от соседей и с Божьей помощью выступим.

- Дозволь, княже, за сыном моим Иванком послать. - Воевода наклонил голову. - Добрый он вой и супротив поганых за тебя будет биться… А про то давнее…

- Ивано-ок? - протянул Святополк Изяславич, хмуря брови. - Хм… Помню, помню его. В Киев ему однова ходу нет. Атак…

Не прибавив более ни слова, князь пошел прочь.

Год после половецкого замирения возле Сакова прошел мирно. В конце лета, правда, несколько раз замечали вдалеке половецкие разъезды, но степняки близко не подходили, таились. Лишь дважды удалось схлестнуться с кочевниками - один отряд разбили наголову, другому удалось уйти.

Лето было тихое. В роще над речкой возле крепости звучали девичьи песни, молодежь играла в горелки и жгла купальские костры. Парни прыгали рука об руку с девками через священный огонь и уходили до свету в лес - любиться иль искать Перунов цвет. Иные после такой ночи шли к храму - венчаться.

Иванок возрос в красивого черноглазого кудрявого парня. На него заглядывались девушки, зазывали в хоровод, но ни летом, ни осенью, ни зимой ни одной не удавалось увлечь его. С того дня, как по княжьему слову оторвали его от Ирины Тугоркановны, словно заледенело что-то в душе молодого воя. Сперва в каждой встречной боялся и тщился отыскать ее одну. Потом привык и больше уже не искал - ни ее, ни другую.

Незаметно пришла зима. Снега намело много, сугробы поднимались чуть не по пояс человеку. Широкогрудый серый конь Иванка шел, прокладывая себе дорогу - молодой витязь, пользуясь замирением, решился наконец навестить Торческ. Только по двум рядам зарослей можно было догадаться, где под сугробами спала речка. Снег выпал недавно, звери и птицы не успели истоптать его, и каждый след был виден далеко и четко.

Заросли пошли гуще, снег стал глубже. Иванок уже понимал, что заплутал. Это было странно - за три с малым года он, кажется, успел запомнить все леса вокруг. Но поворачивать назад почему-то не спешил.