Святополк Окаянный

— Долго же ты ехал ко мне, князь, — усмехнулась горько Адиль.

— Эх, милая, разве у князя время на жен остается?

— Это верно, особливо в старости. В молодости небось тебя на все юбки хватало. А? — Адиль рассмеялась.

На нее он не мог сердиться, даже за такие греховные намеки.

— Глупенькая ты, Адиль, как была, так и осталась. Ныне путь у меня горький, сына хоронить еду.

— Я знала еще ранее тебя.

— Откуда?

— Течец-то новгородский через Смоленск бежал.

Поговорили еще немного о том о сем, вспомнили уже умерших Рогнеду и Мальфриду. Перекрестились, пожелав покойным царствия небесного, да и расстались.

От Смоленска Путята со своими отроками поворотил на восход, а великий князь с сыном Станиславом и телохранителями поскакали на Полоцк.

Князь Брячислав встретил деда хорошо, оно и понятно: в его воле он был. Хорошее застолье устроил Владимиру, но лишь ему одному. Владимир, привыкший к многолюдью и веселью за столом, чувствовал себя не очень уютно, но корить за это внука не стал.

Сидели вдвоем, поминая умерших Изяслава, Рогнеду, Всеслава, выпивали за помин души их. Видя, как внук легко и просто опрокидывает в рот кубки с хмельным, Владимир молвил не без зависти:

— А ведь когда-то и я вот эдак же. А ныне уж не то… Не то, внучек… Укатали сивку… Пора бы на покой, да что-то Бог не зовет меня. Сыновей вон двух забрал, внука, а меня забыл, что ли? А?

— Всякому свое время, дед. Тебе вот не приспела Живи.

— Живу-у, — говорил почти с грустью Владимир. — Живу. А зачем? Ведь грехов на мне, внучек, страшно сказать.

Опьяневшему Владимиру вдруг захотелось повиниться перед этим молодым, кровь с молоком, князем. Не случилось перед его отцом, бабкой, так хоть перед ним. Как-никак его же корень, пусть от нелюбой, но его.

— Тебе, наверно, бабка-то рассказывала, как я ее в жены брал. А? Брячислав?

— Рассказывала.

— Поди, срамила меня? А?

— Да как сказать, — мялся внук. — За отца, за братьев…

— Значит, срамила. Ну и правильно. Но ты вот сам рассуди своим молодым умом. Я Рогнеду сватаю, а мне от отца отказ. А? Каково? Мне, князю, как самому распоследнему холопу, отказ. Отдал бы он Рогнеду по-хорошему, разве б я меч поднял на него? А уж раз меч поднят, то и рубить кого-то должен. Верно? Да и горяч я был в молодости-то. Горяч. Обидным отказ показался. Сердце взыграло.

— Ну, а братья бабкины чем тебе не угодили? Их-то за что порешил?

— Братья-то? — переспросил Владимир, встряхивая захмелевшей головой. — Один меня обозвал рабьим выблядком. Кто ж сие стерпит? Ты бы стерпел?

— Не знаю, — вздохнул Брячислав.

— А я знаю. Я бы и сейчас, в старости, такого не спустил. А тогда тем более. Я Ярополка, может, не тронул бы, коли б он мать мою Малушу Никитишну в грамоте рабыней не обозвал. Так что, внучек, не суди деда по бабкиной мерке. Я знаю, чего она в уши тебе надула. Молчи. Знаю. Ступай спать, а заутре со мной в Новгород побежишь.

— Зачем?

— Как это «зачем»? — возмутился Владимир. — А стрыя что, не хочешь проводить? А?

Брячиславу явно не хотелось ехать. Стрыя своего Вышеслава он и в глаза не видел, и весть о смерти его мало тронула полоцкого князя. Ну умер, ну все умрем. Но, видя искреннее возмущение деда, не посмел отказаться.

— Ладно. Чего шуметь? Еду.

Владимира так задело это колебание Брячислава, что он еще до сна позвал к себе дружинника и повелел ему, взяв заводного коня, поспешным гонцом скакать во Псков, звать на похороны в Новгород князя Судислава, хотя до этого не думал о нем. И чтобы пресечь возможный отказ Судислава, наказал гонцу:

— Скажи, это мое строгое веление. Ежели не приедет — сгоню со стола.

— Так и сказать?

— Так и скажи.

— Може, мне с утра бежать-то? — робко спросил гонец.

Это рассердило великого князя:

— Я тебе что, зря заводного коня велю брать? В поспешные гонцы определил ради забавы, что ли? Гони немедля, и чтоб к моему приезду князь Судислав уже был в Новгороде.

Делать нечего, гонец ускакал в ночь. Перечить великому князю опасно.

По дороге в Новгород Станислав с Брячиславом, вспоминая гнев Владимира, приотстав от отряда, посмеивались:

— Как это он не догадался в Тмутаракань за Мстиславом послать?

— А ты бы взял да напомнил: отец, мол, зови и Мстислава заодно.

— Старого вепря задевать — живота терять.

— Это верно. Вон Святополк не угодил чем-то, и в поруб попал. Да еще с женой, говорят, вместе.

— Ну, Святополк в переметничестве заподозрен был. Хорошо, хоть живым его отец оставил. Мог бы и в петлю сунуть.

— Послушай, а кого он в Новгород теперь посадит?

— Да уж не нас с тобой. Ярослава, наверно.

— А я вот из Полоцка никуда бы не хотел. Тут у меня бабка, отец, брат похоронены. Да и прадед тоже. Куда я от них?

— А я из Смоленска не хотел бы уезжать. Но ведь мы все под отцом ходим. Эвон Мстислава к черту на кулички отправил, за море — в Тмутаракань. Оно, может, для него и лучше. Старый вепрь не стоит над душой. А мы вон все на греко-варяжском пути, нас и дергает. Ты-то далеко, а меня уж два раза на печенегов посылал, а они мне ни шли ни ехали. Какая мне корысть за ними гоняться? А приходится.