В Турове Святополка встретил ключник Драгомир, пятидесятилетний благообразный мужчина, в чистой, подпоясанной кожаным ремешком льняной рубашке, волосы на голове гладко расчесаны, перевязаны синей ленточкой. Глаза внимательные, строгие. Святополк знал, что у Драгомира всегда все в порядке, все он видел, все он знал и все у него было под рукой.
– Ничего особенного не случилось, пока меня не было? – быстро спросил Святополк, спрыгивая с коня.
– Без происшествий, князь, – отвечал ключник спокойным, ровным голосом.
– Мед с припятских лесов поступал?
– Привезли пять бочек, князь.
– Липовый есть?
– И липовый доставили.
– Набери мне свеженького да принеси в горницу. Да! Самое главное: вели затопить баньку, помоюсь и попарюсь с дорожки.
– Сделаю, князь.
Святополк глядел вслед Драгомиру, прикинул: как тот с ним разговаривал? Не было ли насмешки, хотя бы тайной? Вроде нет, ключник был с ним, как всегда, сдержанным и почтительным. Только настораживали его замкнутость, немногословность; не поймешь, о чем думает и чем живет этот человек, все-то у него скрыто под полуопущенными веками, не пускает он внутрь себя чужой взгляд. Надо будет приглядеться, как говорят, в тихом озере черти водятся.
Пока ставил коня, переодевался, перекусывал, полежал, баня была готова.
– Я тут молодца подготовил, попарит знатно, – сказал Драгомир.
– Нет. Хочу мыться один.
– Как пожелаешь, князь.
Не хочется видеть никого, ни слышать разговоров, чтобы не надоедали советами и не приставали с поучениями. Одному думается и решается легче. Приходит уверенность в своей правоте, возрастает уважение к самому себе. Потом явятся люди, придут посетители, а сейчас он побудет в одиночестве.
Святополк взял смену белья, неторопливо отправился к бане, стоящей на берегу широкой и многоводной Припяти. По ту сторону темнел сплошной ряд леса, над ним висел белый диск солнца, остывающий к вечеру. Над гладью реки стремительно проносились птицы, падали на мелкую рыбешку, и тогда по ровной глади расходились мелкие ровные круги. Кое-где вдруг зарождались буруны, вода темнела, закручивалась и снова успокаивалась. Умиротворяющая душу картина вечерней природы.
Баня стояла на косогорье, среди кустарников и лопухов. Святополк вошел в предбанник, пахнущий сыростью и березовыми вениками, не спеша разделся, посидел, привыкая к своей наготе. Потом поднялся и открыл тяжелую, набухшую влагой дверь. В лицо пахнуло жарой и паром. Быстро проскочил через порог, закрылся. Из угла просвечивало красненькими огоньками жерло печи, слева через окошечко лился скупой свет, вдоль стены тянулась широкая полка, в противоположной от нее стороне стояла бочка с холодной водой, на ней висел медный ковш. Святополк подошел к бочке, ковшом зачерпнул воду и кинул ее на раскаленные камни. Они взорвались громким хлопком, раскаленный воздух плотно обхватил его со всех сторон, лез в горло, мешал дышать. Он достал из деревянного ведра распаренный в квасе березовый веник, плеснул на лавку холодной воды, взобрался на нее и стал хлестать себя, покрякивая и постанывая от удовольствия. Когда от жары заходило сердце, выскакивал наружу, бежал к Припяти и кидался в прохладную воду, с наслаждением нырял, кувыркался. А потом возвращался в баню, поддавал пару и снова лез на полку.
Наконец обессиленный, но довольный, выбрался в предбанник, долго бездумно сидел, чувствуя, как жар постепенно уходит из него. Потом стал неторопливо одеваться, испытывая бесконечное блаженство и умиротворение.
Во дворце к нему кинулись слуги, но он мановением руки отослал их, бухнулся в мягкую перину и тотчас уснул, точно провалился куда-то в сладостной истоме…
Наутро проснулся будто другим человеком, со светлой головой и ясными мыслями. Приказал созвать боярский совет. Немного их, всего шесть человек, но это его опора и сила, потому что приводят воинов из своих владений, вооруженных и обеспеченных продовольствием, вместе с ним готовы идти в походы и сражения. Тут же сидели ключник Драгомир и чашник Венд. Ключник заправлял дворцовым хозяйством, а в ведении чашника находились доходы всего княжества – от дани до различных сборов.
– Так вот, господа бояре и управители, – произнес Святополк, внимательно оглядывая своих подчиненных, – созвал я вас по важным и неотложным делам. Вернулся только что из Киева, узнал и повидал там многое. Скажу вам, что продолжается притеснение старой веры, разрушают капища и истуканы богов наших, не только в Киеве, но теперь и в окрестностях, а вместо них сооружаются храмы чужой нам греческой веры. Более того, имел я беседу с отцом своим, великим князем киевским, и митрополитом Михаилом. Они намерены в ближайшее время направить в Туров епископа Фому, который займется обращением жителей княжества нашего в христианскую веру. Что вы скажете на это, мои подданные?
Долго молчали присутствующие. Наконец боярин Ратибор, старый и опытный вояка, проговорил строго и непримиримо:
– Вере отцов и дедов наших останемся преданы непоколебимо и будем отстаивать до конца. А епископ Фома как приедет, так пусть и возвращается обратно той же дорогой.