Святослав

Да нет, другое мучит, другое не дает уснуть княгине. Давно, когда мужа ее Игоря убили на земле Древлянской, долго не могла она спать по ночам, все ждала, что он придет. И даже когда убедилась, что не придет, все думала о нем, вспоминала, тосковала. Но все это было давно, уже сыновья ее подрастают, в них вся любовь и душа княгини.

Не нова для нее и весть про печенегов в поле. Сколько живет Киев, стоит он на этой высокой горе, как богатырь на страже земель. Много орд проходило мимо него, были и такие, что пытались взобраться на его стены, но все они рассыпались, как песок на днепровском берегу. Не страшны Киеву и печенеги, что бродят, как псы, со своими улусами в поле.

Думает княгиня и о крепости Саркел на Дону. Не впервые уже стыкаются на пути к Джурджанскому морю ее купцы с грабителями и убийцами. Темен и грозен восток, страшны просторы за Итиль-рекою. Что же, теперь она пошлет послов к хозарскому кагану, подрастут сыновья — пусть уж они поквитаются с каганами.

Понимает княгиня и то, какой урон наносит Руси Византия, понимает, что это она окружает Русь своими крепостями, насылает на нее то хозар, то печенегов. Был бы жив князь Игорь, он давно пошел бы на Византию, как ходил в давние времена, еще раз прибил бы свой щит на вратах Царьграда.

Но княгиня больше всего боится войны. Уж сколько лет мирно правит она своими землями, уж сколько лет не знает Русь брани. Зовут воеводы идти на печенегов, гнать их с поля, выступать на Саркел. Воевода Свенельд не раз говорил, что мир для Руси страшнее брани, что на окраинах своих и в поле проливает Русь больше крови, чем на брани, что подползает к Руси Византия.

Да разве княгиня сама не знает, сколько зла терпит Русская земля от печенегов и хозар, разве не видит, как день изо дня льется горячая кровь ее людей? И все же ей кажется, что даже самый тяжкий мир ради покоя родной земли лучше, чем смерть на брани, что лучше платить дань хозарам, чем воевать с ними, что лучше с великим трудом торговать с греками, чем идти на них с оружием.

И не зря говорила сегодня княгиня, что сама поедет в Царьград. Труден, далек и опасен путь Днепром и морем до Константинополя, но она уже давно собирается туда поехать, хочет говорить с императорами.

Неужели же они не знают и не понимают, как велика, богата и сильна Русь, неужели им выгодно точить против нее оружие, вместо того чтобы жить в мире, любви и дружбе? Княгине Ольге кажется, что если она побывает в Константинополе, то обо всем договорится с императорами и добро и тишина придут на Русскую землю.

Другое тревожит княгиню Ольгу в этот час, когда так тихо вокруг, когда спят Гора, предградье и Подол. Она почему-то вспоминает прошедший день, утро, перед нею все время стоит перекошенное, искаженное страхом лицо смерда Векши, ей чудится его последний вопль: «Княгиня, помилуй!»

И думает княгиня о том, что Векша не один, каждый день в терем ее ведут и волокут связанных людей, требуют от нее суда и правды…

Княжий суд нужен. Испокон веку сюда, на княжий двор или в палаты терема, приходили люди, просили суда и правды, и княгиню это не удивляло: ведь даже тучи враждуют между собой, а людей множество, не могут они жить в полном согласии друг с другом. Князь один, ему надлежит чинить суд и правду.

Княгиня Ольга вспоминает покойного своего мужа Игоря. Когда он творил суд и правду, она сидела рядом с ним, слушала и смотрела, как он правит землею.

Князь Игорь был мудр и смел. Княгиня Ольга помнит, как решительно и безжалостно судил он того дружинника, что показывал спину врагу; карал мужей, которые бесчестили друг друга мечом, топором или просто рукоприкладством; он судил и карал, если девицу умыкали не по любви, если сын не корился отцу, если муж из одного рода убивал мужа из другого рода. За смерть карал смертью. И когда княгиня Ольга брала на себя княжество, она хорошо знала суровый старый обычай и говорила себе: «Сел еси на стол, судяй правду…»

Но что есть правда и как творить суд, если все больше и больше волокут к княжьему двору людей, если льется кровь на просторах Руси да и в самом стольном городе Киеве?!

Почему же льется кровь, что заставляет одного мужа поднимать меч на другого, брата — убивать брата, сына — поносить отца? Может, не умеют они поделить славу, добытую на поле брани, может, как и прежде бывало, каждый из них защищает честь свою, честь брата, сестры и рода, как это испокон веку бывало на Русской земле?