Святослав

А еще дальше, за бессмертными, расположилась боевая конница, ближе к валу и рвам — таксиархии оплитов, за рвами всю ночь ходили керкетоны,[249] по полю рыскали виглы. Эти десятки тысяч людей могли отразить самую грозную силу.

Потому, видимо, император Иоанн, попивая из золотого кубка чудесное красное вино, улыбался, когда расспрашивал Склира:

— Что докладывают, Вард, наши смелые лазутчики?

— Докладывают, василевс, что русские войска уже недалеко от нашего стана и утром будут в долине.

— Жаль, — вырвалось у императора, — что мы не смогли встретить их в ущельях.

— А может быть, и лучше, василевс, что мы их встретим здесь, на равнине. В теснинах не так страшны русы, как болгары.

— Это правда, — согласился Иоанн. — Проклятый народ, который грызет сырые шкуры, очень опасен в горах. Хорошо, Вард, мы встретим их здесь, на равнине. Что говорят лазутчики наши — есть ли у Святослава конница?

— Немного, — ответил Вард, — но и то больше болгары.

— Снова они! — вскипел император. — Ну, погодите, мисяне,[250] я вам покажу, как дружить с Русью!

Иоанн Цимисхий жадно выпил вино и проглотил несколько сухих ягод.

И давнее, много раз пережитое чувство овладело Иоанном Цимисхием. Опьянев от вина, он, прищурив глаза, представил себе, как ходил когда-то с легионами по Азии, повелевал разрушать города, уничтожать людей.

В его памяти встали развалины этих городов, тысячи трупов неведомых ему людей, лежащие под открытым небом, лужи крови на желтом песке, стенание и плач.

Но не отчаяние, не скорбь о содеянном охватили его душу. Напротив, он жаждал видеть новые разоренные города, новые трупы, ему хотелось ощутить запах свежей крови на земле, крови русских и болгарских воев.

И точно так, как бывало прежде, протянув вперед холеную, белую, с золотым перстнем с изумрудом руку, он, размахивая ею в воздухе, рассуждал:

— Мы будем ждать их здесь — ведь иного пути у Святослава нет. Когда он приблизится, я прикажу войску выйти из лагеря. Эти тавроскифы не лучше, чем те войска, с которыми я до сих пор сталкивался. Они всегда идут вперед, как табун овец. И я проделаю с ними то же, что делал с другими в Азии. Ты, Василий, стань так, чтобы о твои полки разбилась первая волна варваров. Потом пусть воины сделают вид, будто не выдержали их натиска, и начнут отходить — все быстрее и быстрее. Нужно, чтобы наши воины, отступая, действовали ловко и, отходя, хорошо оборонялись. Чтобы были готовы в нужный момент разбежаться в стороны, и как можно скорее, дабы не попасть на копья наших всадников. А засада у меня будет уже наготове. Как только варвары приблизятся, всадники в тяжелой броне, скрытые в лесах, выскочат с двух сторон и ударят по тавроскифам. А в то же время воины, которые до сих пор отступали, должны повернуть и ударить на врагов — быстро, быстро! Таким образом, нападение на варваров будет вестись со всех сторон. Они очутятся в мешке. Если сделать все так, как я сказал, то мы, с помощью Бога, уничтожим множество русов и болгар. Киевский князь ищет брани и победы — он наткнется на ловушку и поражение…

— Блестящая мысль! — воскликнул Вард Склир, который с восторгом слушал рассуждения императора.

— Мы выполним твой приказ, император! — присоединился патрикий Петр.

— Ника![251] — Император поднял чару.

Увлеченный своим планом уничтожения русских воев, Иоанн вскочил с кресла и вместе со своими полководцами вышел из шатра.

Было уже поздно, но лагерь еще не спал. Тихо было только возле шатра императора, стольника и протовестиария, где стояли, вырисовываясь на сером небе, закованные в броню, вооруженные копьями и мечами бессмертные. Далее же в лагере слышались людские голоса, где-то ржали кони, ходила ночная стража.

Окруженный полководцами и стратигами, в серебристом скарамангии и багряной хламиде, с золотым шлемом на голове, император Иоанн Цимисхий стоял у своего шатра. Он смотрел на далекие, с голубыми снежными прожилками горы, широкую равнину, реку и леса над ней с правой стороны, две горы в белых шапках слева, на леса, которые тянулись, точно вытянутые руки, на север.

Среди равнины, недалеко от лагеря, уже стояло войско империи. Таксиархии, состоящие из оплитов, копьеносцев и стрелков, еще до рассвета выступили за ров и выстроились на равнине темными квадратами. Каждая из них в нужное время готова была ринуться вперед и начать бой. Имея около пятидесяти таксиархии, император оставил в лагере тысяч около десяти воинов, почти все его войско находилось сейчас на равнине. Недалеко от императора и его полководцев стояли в ожидании у своих коней связные стратигов. Каждый из них готов был вскочить в седло и скакать с приказом, когда и какой таксиархии вступать в сражение.