Святослав

Теперь Микуле казалось, что хотя впереди та же самая река, но она почему-то вся запружена порогами и камнями. И плывут они не в большой лодии, а каждый сам по себе – на утлой однодеревке… Есть, правда, более ровный безопасный путь между порогами, но по нему плывут Бразд, Сварг. А Микула и еще много таких, как он, пробиваются среди камней, калеча руки, ноги, сердца…

И тогда утром, как только Виста пришла в сознание, Микула решил идти к брату Бразду и, как у старшего, попросить у него помощи.

Всю свою жизнь Бразд не боялся никого, разве только орды из-за Днепра. Когда он ложился спать, то засыпал сразу, спокойно.

Теперь Бразда словно подменили. Он был встревожен, все время думал, что кто-то хочет его обмануть, чего-то недодать, что-то утаить. И он свирепо, со всей силой, какой располагал, – и сам, и с помощью княжьих дружинников дознавался, кто еще недодал князю, требовал, чтобы несли недостачу, наказывал, если людям нечего было дать.

А уж от этого пошло и другое. Бразд знал, что в Любече обиженных, обездоленных, наказанных много. Куда бы он ни шел, он чувствовал на себе их взгляды, до него доходили через других слова и угрозы этих людей.

Словам он не придавал значения. Он ничего у людей не брал – за пролитую кровь и службу его пожаловали землею, сделали посадником, ему поручено собирать уроки и чинить новые уставы, искать виновных и карать…

Но спать он не мог. Все время ему казалось, что кто-то ходит вокруг терема, кто-то крадется под стенами, кто-то ночью пробирается на его двор. И потому Бразд велел закупам выкопать ров и насыпать вал вокруг своего двора, завел нескольких псов, способных перегрызть горло человеку.

Эти– то псы и встретили Микулу, как только он ступил во двор своего брата. Едва не искусали, хорошо, что Бразд вышел из терема, отогнал псов.

– Здрав будь, Бразд, – сказал Микула, войдя в сени. – Мир дому твоему, здоровья скотине…

– Здрав будь и ты, Микула, – ответил на приветствие Бразд. – Что с тобою сталось? Ты побледнел, брат, похудел. Хворал, должно быть?

– Так, брат, – отозвался Микула, – я хворал, у меня долго болело здесь. – И он указал сперва на голову, потом на сердце.

– Ты много работаешь, брат, – усмехнулся Бразд. – Сам видел – новые нивы пашень, борта ищешь, на зверя ходишь, зверя ловишь… Много ли тебе надо? Ведь на старом нашем дворище остались только ты да жена…

Нечто похожее на стон вырвалось из груди Микулы.

– Ты говоришь правду, – шевельнул он сухими губами. -

Мне много не надо, нам нужно очень мало, но мы… у нас совсем ничего нет.

Лицо Бразда выразило удивление.

– Как это у тебя ничего нет? – сказал он. – Послушай, Ми-кула, ты говоришь неправду. Ведь и я и Сварг ушли с нашего старого дворища, а тебе оставили и землю, и клети, все добро в хижине, загоны для скота, ямы для хлеба.

– В ямах для хлеба пищат мыши, – горько усмехнулся Ми-кула.

– Так ты хочешь, чтобы я у тебя мышей из ям повыгонял? -сердито процедил Бразд.

– Нет, Бразд, – сказал Микула, – мои мыши пусть мне и остаются. Но, кроме мышей, у меня никакой скотины нет. Подох отцовский конь, а без коня нет и хлеба.

– Я в этом неповинен. – Бразд отвел глаза в сторону. – Мы были равны, когда уходили из отцовского дома. А потом каждый делал то, что умел.

– Вот я и не умею работать так, как другие, как ты, брат Бразд, – вырвалось у Микулы. – Верь мне, я не щадил рук, делал все, что мог, работал больше, чем мог… Но я не умею, не могу…

– Чем же я могу помочь тебе?

– Я пришел к тебе как к брату… Мы с тобой одного рода, одной крови… Помоги!

Бразд долго смотрел на свои руки, лежавшие на столе, потом перевел взгляд на лицо Микулы, у которого мелко тряслась нижняя губа.

– Что там кровь и твой род? – Бразд тяжело вздохнул. -Старого нашего рода уже нет, у каждого из нас теперь свой род. Ты говоришь – кровь, но и кровь у людей разная… Помочь же тебе я не знаю как. Может, хочешь, чтобы я тебя принял в свой дом?

– Нет, Бразд, – поспешно перебил его Микула, – я не хочу, не пойду в твой дом… Ты говоришь правду – старого нашего рода уже нет, у каждого из нас теперь свой род. Так помоги же мне спасти мой род. Дай мне купу.

Бразд долго смеялся.

– Что я слышу! – сказал он наконец. – Я, правда, даю купу людям. И не я даю – что я, княжий холоп, – я даю людям купу от князя. И закуп должен давать: князю – оброк, мне -урок. Если же он этого не сделает, я имею право, как посадник князя, бить его плетьми, аще же убежит, сделаю обельным холопом… А с тобою я что сделаю, если не отдашь оброка и урока?! Буду бить плетьми, сделаю холопом? Как-никак, а ты мне брат…

– Что ж, – глухо произнес Микула, – если будет нужно, бить будешь, сделаешь холопом…

Так Микула взял купу у своего брата.

3.

Много людей собралось в этот день в Золотой палате, все скамьи из нее вынесли заранее; вдоль стен толпились лучшие мужи Руси – князья земель и городов, бояре и воеводы, тысяцкие, огнищане, княжьи тиуны.

Только в конце палаты, как всегда, стояли кресла: княгини Ольги – посередине, Святослава и Улеба – по бокам.