Святослав

И когда Баян пел, а все в палате подхватывали его слова, князь понял, что должен он сделать и чего дольше откладывать никак нельзя.

– В великих трудах жили люди наши, на многие брани ходили, костями своирли землю засевали, кровью-рудою поливали, гей-гей…

Князь Святослав слушал, как пел Баян, слова его западали глубоко в сердце. И тихо, чтобы никто не заметил, он встал из-за стола и вышел из палаты.

Только к вечеру разошлись из княжьих теремов новгородские гости, бояре киевские и воеводы. Кое-кто из них так упился, что пришлось выводить под руки, кое-кто держался на ногах, но лепетал неведомо что и хватался за оружие. Однако все были живы-здоровы, и никто не нанес увечий ни себе, ни другому.

С большим почетом вынесли из палаты новгородского тысяцкого Михала, – он долго пел и даже пытался показывать, как русские люди воюют с варягами, а потом мирно уснул. Тогда его положили на греческий ковер, восьмеро новгородцев взялись за концы, подняли Михала и тихонько понесли. Он спал спокойно, положив на грудь жилистые руки.

Еще некоторое время на Горе слышались крики и шум, то тут, то там бряцало оружие; кто-то пытался петь, да не хватало уже голоса. А там зашло солнце, сумерки окутали Подол и пред-градье, поползли по крутым склонам на Гору. Киев засыпал.

Не спалось только князю Святославу. Он пил вино, мед и ол, но оставался трезвым, сидел в палате на веселом пиру, но не смог превозмочь тоски. Когда все на Горе утихло, он еще долго оставался в покоях. Наконец он велел позвать Добрыню.

Добрыня выпил, верно, не одну братину, но на ногах держался. Впрочем, сколько надо было выпить этому богатырю, чтобы пошатнуться?! Добрыня, правда, и сам не давал себе воли – он знал, что вскоре предстоит ехать с князем Владимиром в Новгород.

– Как гуляют наши гости? – спросил Святослав.

– Начали не худо, – ответил Добрыня, – дня три теперь будут опохмеляться.

– Пускай погуляют, – улыбаясь, промолвил Святослав. – У нас найдется чем угостить и повеселить гостей. А впереди великая честь перед тобою, Добрыня.

– Знаю, князь, я все сделаю.

– Ты едешь с князем Владимиром в Новгород, – глядя на Днепр, который среди темных круч и узких кос стелился серебристой дорожкой вверх, продолжал князь, – и там будешь ему вместо меня – правой рукой, отцом. Гляди, Добрыня, большие дела перед вами, только великим трудом вы добьетесь победы. Сидя в Новгороде, прислушивайтесь к Киеву, нужно будет – спешите на подмогу.

– Слушаю. И все сделаю, княже!

– И еще об одном прошу тебя, Добрыня: если в чем станет сомневаться Владимир, дай совет, трудно будет – помоги, опасно – защити! Он – князь, но разве князьям не нужна помощь?! Паче всего помоги, если кто посмеет упрекнуть, что он не князь, а рабичич! Блюди его. Я уже сказал ему, что он сын рабыни Малуши. Хотел порадовать, привезти в Киев мать. Но сам видишь, не судьба.

– Княже! – промолвил Добрыня. – А ежели я найду и привезу Малушу?

Князь Святослав зажмурил глаза, словно хотел припомнить что-то из далекого прошлого, а потом поглядел на Доб-рыню.

– Добро. Три дня тебе хватит?

– Хватит, князь! – воскликнул, вскакивая, Добрыня.

– Поезжай, воевода!

Темной ночью два всадника проехали через ворота на Горе, где начиналась дорога на Перевесище и к Роси. Стражи на воротах не задержали всадников: они узнали Добры-ню и пропустили его. Не задержала всадников и стража за гордом: она следила за тем, чтобы никто не подкрался с поля, а кого выпустили стражи с Горы, тому счастливый путь!

Всадники ударили по коням. На дороге зазвучал громкий, ровный перестук копыт: отзвук его катился и катился, точно волна, среди черной ночи, пролетел поле, хижины смердов и ворвался в леса Перевесища.

Два всадника мчались по дороге – впереди Добрыня, за ним гридень Тур. Кони неслись все быстрей и быстрей. Увлеченные скачкой, всадники низко склонялись к лукам, словно приросли к шеям коней.

Они ехали Перевесищем: по обе стороны дороги стояли высокие вековые деревья, ветви которых сливались в сплошной шатер. Топот конских копыт бился о стены этого леса, а где-то в его чаще отзывались потревоженные звери и вспугнутые ночные птицы.

Потом лес закончился, и путь им преградила речка. Всадники не искали брода, а, рассекая воду – только брызги полетели, -кинулись в реку, быстро переплыли ее и выбрались на берег.

Дальше они помчались по безмолвному, тихому полю, где не светилось ни одного огонька. Только большие звезды мерцали над ним да еще, точно жар под пеплом, теплился Перунов путь.

На рассвете всадники были уже далеко от Киева. Остановившись в дубраве, они пустили попастись коней, сами поели, напились воды из источника и чуть передохнули. Но не успел Добрыня смежить глаза, как Тур разбудил его. Они поднялись, поймали лошадей; подтянули подпруги и помчались дальше в потоках розовых лучей, заливавших поле.