Святослав

Но что стоили щиты и мечи, когда против них шел Ант-старейшина рода Войков. Теперь он был настоящим старейшиной, потому что Микула видел, как рядом, плечом к плечу, и позади него идет стена родовичей – тех, кто был еще жив, и тех, кто давно уже умер. Микуле почудилось, будто между этими воями, пробираясь к Анту, спешат дед Улеб, прадед Воик, – ведь серебряные мечи и золотые шлемы носили только они… А Микула радовался, что шел на челе, одесную отца, и, когда Ант поднимал меч и взмахивал так, что свистело, и бил по щитам, мечам, черепам ромеев, бил и Микула…

И удивительное дело! Микула увидел, что с меча отца Ан-та стекает не кровь, а сыплются динарии, гривны, самоцветы, а то и просто снопы ослепительных, разноцветных лучей.

– Так это и есть сокровище! – воскликнул Микула.

– Это и есть сокровище! И есть сокровище! – услышал он голос отца Анта. – Иди за мной, Микула!…

И Микула проснулся.

Жутко, боязно стало Микуле, что привиделся ему такой страшный сон. В то же время он чувствовал и облегчение -мысли об отце Анте и о его смертном часе никогда не покидали Микулу. Он думал и думал о завете отца и тщетно силился понять, о каком сокровище говорил Ант.

Сон, как заключил Микула, привиделся ему недаром. После долгих лет он повидался с отцом, говорил с ним. Значит, душа его витает где-то близко, она здесь, с ними.

Что же заставило душу Анта прилететь сюда? Ведь, как это знал доподлинно Микула, души пращуров всегда обитают там, где их очаг, где схоронено их тело. А здесь – Болгария, далекая земля. Сколько надо лететь от Днепра, чтобы попасть на берега Дуная?

Значит, есть такая сила, которая заставила душу Анта лететь в Болгарию, значит, он хотел быть со своими родови-чами, значит, сейчас, когда трудно русским людям, он не лежит над спокойным Днепром, а примчался сюда, на поле брани.

«Добрый наш Ант, – подумал Микула. – Он и мертвый не покидает нас…»

И, точно молния в недавнем сне, его вдруг осенила еще одна мысль: сокровище, о котором упоминал Ант, – это его оружие.

«Меч и щит, – думал он, – меч – для врагов, щит – для Руси… Конечно, это и есть то сокровище, о котором говорил отец».

Теперь Микула больше не боялся смерти, в душе его появилась уверенность, что он не может умереть, не погибнет на поле брани. Ведь они, русские вой, бьются с ромеями. не одни. Вместе с ними, а может, и впереди них, незримо летят, помогают им пращуры – смелые, мужественные, они в эту тяжелую для Руси годину поднялись из могил и идут. Идет его отец Ант, идет дед Воик, идут все те, на чьих могилах над Днепром пламенеют ягоды калины, все те, на могилах которых стоят каменные изваяния в шлемах. Идет непобедимая бесчисленная рать. И если выпадет на долю Ми-куле пасть изрубленным на поле боя, то на месте останется только его тело, а душа, непокоренная и стойкая, как и прежде, пойдет за живыми. А если он не успеет совершить всего в жизни, то докончит свое дело после смерти. Вот о чем думал Микула…

7

Прямо на земле, под стеной, куда не могли залетать стрелы и камни, лежали раненые. Лунный свет заливал этот уголок, и было видно, как одни раненые лежали вытянувшись и смотрели в темное, бездонное небо над собой, другие, положив головы на седла, кулаки или камни, дремали.

Никто не мог, да и не знал, чем им помочь. Раны воспалялись, гноились, руки и ноги у многих почернели, кое-кто из раненых громко стонал, а один – еще молодой, темноволосый, с отрубленной правой рукой – все время порывался вскочить на ноги, но не мог и только кричал:

– Руку… руку отдайте!…

Рядом с живыми лежали мертвые. Только на рассвете приходили сюда вой, клали на деревянные носилки покойников, выносили через восточные ворота и опускали в волны Дуная.

Но сейчас хоронить покойников было еще рано. Несколько женщин-болгарок покрыли им лица. Женщины помогали и живым: подавали воду, кормили, а если кому из раненых становилось особенно трудно, садились рядом и тихо что-то шептали.

Раненые не всегда понимали, о чем говорили болгарки, но ласка и теплое слово повсюду одинаковы. Раненых успокаивала тихая речь, и, закрыв глаза, они засыпали.

Поздней ночью Микула повел с Ангелом тихую беседу.

– Трудно нам, Ангел… Мало людей осталось, а кто жив -болен, искалечен. К тому же голод великий, а что человек без куска хлеба?…

– Гладко, другар Микуло. То правда, как только живемо? Дальше Цвитана слышала их беседу только урывками.

– А ты хорошо знаешь дорогу, Ангел?

– О, другаре Микуло! Кажен камен, куст.

– Так отважимся!

Слышала Цвитана и то, как они тихонько встали и ушли поговорить с кем-то третьим.