Святослав

И вот они остались вдвоем. В опочивальне горели светильники. Это давняя опочивальня каганов Болгарии; вдоль ее стен на коврах развешено оружие, на полках стоит посуда, среди которой тускло поблескивает окованная серебром чаша, сделанная из человеческого черепа.

Кесарь Петр знал, что это за чаша: покойный отец его, кесарь Симеон, не раз говорил сыну, что каган Болгарии Крум сделал чашу из черепа императора Никифора, который, пытаясь уничтожить Болгарию, залил ее кровью, но сам погиб, аки пес, у Анхилоя… В тяжелые минуты своей жизни – а жизнь его была почти всегда тяжелой, ибо он либо отбивал нападение ромеев, либо сам наступал на них, – кесарь Симеон пил только из этой чаши.

«И ты, сын, когда тебе будет тяжко, пей из этой чаши», -говорил сыну каган Симеон.

Но кесарь Петр давно забыл про чашу, и стоит она, покрытая пылью, на полке в опочивальне, не играет, как бывало, серебром, а тускло блестит в углу среди пыли.

Забыл кесарь Петр и о книгах, написанных рукою его отца, – они лежат рядом с черепом, на той же полке. В этих книгах написано, как Византия веками хотела покорить болгар и как каганы боролись с императорами. Этих книг кесарь Петр давно не перелистывает, он забыл слова своего отца.

Ныне он внимательно прислушивается к речам жены своей Ирины. С тех пор как она здесь – а прошло уже много лет, – все делается в Преславе так, как скажет василисса.

И теперь, сбрасывая свою пурпурную мантию и такие же башмаки, кесарь внимательно следит за выражением ее лица, ждет, что она скажет о приеме русской княгини.

Но василисса пока ничего не говорит, – наоборот, она сама обращается к Петру с вопросом:

– Что же говорила тебе эта княгиня?

– О, – тихо отвечает кесарь, поняв, что Ирина и в самом деле не знает, о чем он беседовал с княгинею, – она говорила о дружбе, что спокон веку существует между болгарами и руса-ми, напомнила о совместных походах моего отца и киевского князя Игоря на Константинополь…

– И ты слушал эти нечестивые слова?

– Я, Ирина, вынужден был слушать, – оправдывался кесарь Петр, – но я сказал, что времена Симеона и Игоря давно миновали и что теперь Болгария больше связана с Византией, чем с Русью…

– Ты ответил ей не так, как следовало, – возмущается василисса Ирина. – Ты должен был сказать ей, что между Болгарией и Русью нет и никогда не будет сговора.

– Я надеюсь, – виновато говорит кесарь Петр, – что она сама это поймет.

– О, ты ошибаешься! – заканчивает василисса и гасит светильник. – Эти русы и их княгиня, – раздается уже в темноте ее голос, – гордые и опасные люди. Болгарию защитит, всегда придет ей на помощь только Константинополь…

Княгиня Ольга лежит в светлице, которую ей отвели во дворце, и не может заснуть. Только что вышел от нее священник Григорий. Она позвала его в надежде, что услышит о Болгарии много такого, чего сама не может понять. Ведь священник Григорий пришел в Киев из Болгарии, у него тут должно быть много знакомых, друзей.

Священник долго сидел у княгини и рассказывал, что не узнает Болгарию и не может ее понять. «Тут все, – говорил он, -не так, как было раньше. Была когда-то Болгария христианскою, а стала византийскою, даже патриарх Дамиан сбежал из Преславы, а священники и подавно. Поедем же и мы, княгиня, поскорее в Киев!»

За открытым окном шумит без устали Большая Камчия, где-то далеко-далеко в горах слышна печальная песня, очень похожая на те» что поются у Днепра. На стенах крепости время от времени перекликаются ночные сторожа, вот они ударили раз и второй в медные била.

Но не только эти звуки мешают спать княгине Ольге -смутная обида тяжестью легла ей на грудь, сжимает сердце.

«Зачем, – думает она, – я ехала сюда, чего искала?»

Печальная песня разносится в горах, словно дает' ответ на этот вопрос: одни и те же песни поют люди у Дуная и у Днепра, без толмачей понимают друг друга, с незапамятных времен жили они как братья и в трудные годины своей жизни помогали друг другу.

Княгиня Ольга вспоминает своего мужа Игоря, который не раз, прощаясь с нею, говорил: «Пойду помогу брату Симеону», – и шел, не зная, вернется ли. Может быть, проходил он через Преславу, может, отдыхал когда-то в этой светлице, лежал, слушал далекую ночную песню в горах.

Но затихает печальная песня вдали, где-то далеко-далеко затерялись следы кесаря Симеона и князя Игоря, а те, что пришли им на смену, уже не похожи на своих отцов.

Княгиня Ольга припоминает лицо кесаря Петра, с которым разговаривала в этот вечер, и думает: «На кого он похож, кого напоминает?»

И тогда всплывает перед нею еще одно лицо – лицо императора Константина: та же усмешка, те же движения и такие же злые огоньки в глазах.

«Вот на кого похож кесарь Болгарии, – думает княгиня Ольга. – Нет, напрасно я приехала сюда, в Болгарию. Пресла-ва – тот же Константинополь, только поменьше, совсем маленький…»

8