Святослав

Недавние слезы, а теперь эти удары молотком по гвоздям (так, припомнила Малуша, забивают крышку корсты: три удара – и конец) – все это, как ни странно, уже не усилило, а словно притупило ее мучения. В этот поздний" ночной час прошлое Малуши будто бы отступило вдаль, как тяжелая грозная туча. Теперь она издали ясно увидела, какая это была ужасная, смертельная туча. Но она уже пронеслась: полюбила Малуша, но это было только обольщение, была ключницей – и снова стала рабыней, единственное, что у нее осталось – дитя…

За открытой дверью трещал мороз, на небе висел месяц. Его зеленоватое сияние лилось в каморку. Вот оно, богатство покойной Ярины и ее, Малуши. Что же ей взять с собою?

А Святослав не шел. Теперь он не придет. Разве Малуша не знала этого? А если бы он сейчас и появился в дверях – о, теперь все равно было бы уже поздно…

7

Глухой ночью отрок из княжьего терема разбудил Добры-ню и велел ему идти к княгине. Добрыня не на шутку перепугался. Есть, должно быть, какие-то вести с поля. Может, сразу, среди ночи, придется выступать? Он оделся в темноте, схватил свитку, прикрепил к поясу меч, поверх шапки надвинул на голову шлем.

Княгиня Ольга ожидала Добрыню в сенях терема, где горело несколько свечей. Рядом с княгиней стоял и что-то тихо говорил ей воевода Свенельд. Но как только появился Добрыня, Свенельд умолк и, поклонившись княгине, вышел из сеней.

– Ступай за мною, Добрыня! – произнесла княгиня и пошла вперед.

Стараясь шагать как можно тише, Добрыня двинулся вслед за ней.

Так он очутился в одной из светлиц княжеского терема. Там в углу на камнях горел огонь. Посреди светлицы стоял покрытый красным бархатом стоп, два резных стула с поручнями, вдоль стен – лавки. В светлице было так тепло, что на рубленых стенах оседал пар.

Княгиня села на стул, оперлась на поручни и, как показалось Добрыне, долго прислушивалась – не слышно ли голосов в тереме? Но там ничего не было слышно; тихо было и здесь, в светлице, только где-то за стенами скрипел мороз да еще потрескивали в очаге сухие, смолистые дрова.

Княгиня Ольга повернулась к Добрыне, и он увидел ее бледное лицо, темные глаза.

– Не кого-либо позвала днесь, а тебя, Добрыня, – прозвучал в светлице напряженный голос княгини. – Обо всем, что услышишь, молчи, что велю – сделай, на то моя княжья воля. Клянись Перуном…

– Матушка княгиня! – отвечал Добрыня. – Клянусь Перуном и Даждьбогом, заклинаю Волосом и Хорсом…

– Довольно, – едва усмехнулась княгиня. – А теперь слушай…

– Слушаю, матушка княгиня.

– Ты знаешь, – спросила она, – что сталось с Малушей – сестрой твоею, а моей ключницей?

– Не ведаю, княгиня… А что она – провинилась, беду сотворила?

– Неужто не знаешь? – едко засмеялась княгиня Ольга. – И того не знаешь, что Малуша непраздна?

Добрыня вздрогнул, словно ему в грудь вонзился меч. Так вот почему Малуша пряталась от него, избегала разговора! Убегала, хотела скрыть то, что все равно скрыть невозможно.

Ему было невыразимо жаль Малушу. Он любил ее, радовался, что не только сам служит княгине – служит в тереме ключницей и она.

– Малуша непраздна? Матушка княгиня! Да когда же она?… С кем? Я же видел ее… Я ее сам… сам покараю…

– Не торопись, Добрыня, – очень сурово произнесла княгиня Ольга. – Я взяла Малушу, рабу мою, а твою сестру, к своему двору, милостницею своей сделала, а она посмела… она непраздна от княжича Святослава…

– Матушка княгиня!

– Не кричи! – так же сурово остановила его княгиня. – Уже поздно* в тереме все спят.

Добрыня стоял у порога княжеской светлицы, и тысячи мыслей сразу заполонили его голову. Так вот почему княжич Святослав после Купалы стремился ночевать не в поле, а в городе и всегда летел туда как на крыльях! Значит, Малуша не так уж невзрачна, как считал Добрыня, она так хороша, красива, что даже княжич Святослав полюбил ее. И не только полюбил – Малуша непраздна, под сердцем своим она носит княжеский плод. Род князей и их простой род – как это может быть?! Но что думает делать княгиня Ольга? Зачем она позвала Добрыню среди ночи? Неужели она задумала покарать Ма-лушу?! Ухватившись руками за грудь, стоял Добрыня перед княгиней и ждал ее слова…

– Раба Малуша достойна суровой кары, – словно угадав его мысли, сказала княгиня Ольга. – Но сама я не стала бы ее карать: грех – ну что же, я выгнала бы ее из города, пусть идет куда хочет. Но она непраздна, у нее будет дитя от князя. А что скажут тут, на Горе, когда узнают о любви княжича Святослава, а потом о ребенке? Убьют ведь.

И княгиня сказала Добрыне, не как гридню, а как гораздо более близкому человеку, как сообщнику, таинственно, тихо:

– Малуше на Горе оставаться нельзя… Я уже видела ее, говорила с нею. Она поедет в мое село Будутин и будет жить там. Пусть она и дитя там рожает. Так будет лучше, так нужно.

– Спасибо, княгиня, спасибо, – прошептал Добрыня, чувствуя, что страшная опасность отдаляется от Малуши.