Святослав. Болгария

Святославово войско бодро с песней выступило из града сразу из двоих ворот – пехота появилась из западных ворот, напротив которых стоял Варда Склир со своей восточной этерией. А из восточных ворот, охраняемых стратопедархом Петром с болгарским ополчением, неожиданно появилась русская конница. Чтобы усилить остатки своего воинства, повелел князь сесть на коней даже морской тьме Притыки, хоть тем привычней было биться в пешем строю, по варяжскому устою. Собрали всех коней, какие остались в граде, и тех, чьи всадники были убиты или ранены, а ещё тех, что успели умыкнуть в ночной вылазке у зазевавшихся византийских коноводов.

Князь велел запереть городские ворота, чтобы никто и не помыслил о бегстве в Доростол. Путь был только в одну сторону, где ждала победа или смерть.

Греки, глядя на выходящих из града русов и болгар, никак не могли взять в толк: как могут осаждённые уже около трёх месяцев, измождённые голодом и многими боями, в общем-то обречённые на верную смерть люди петь песни, идя на свою погибель? Но ещё более они подивились, когда русы и болгары затворили за собой крепостные ворота. Только самые опытные и бывалые воины поняли всё, они нахмурились и приготовились к смерти, крестясь истово и читая про себя сокровенные молитвы.

С той же Перуновой печатью на челе русы храбро начали битву и сражались с таким упорством, что привели греков в замешательство: откуда у ослабленных россов и болгар взялось столько сил?! Почему те же болгары, что сражаются нынче на стороне Империи, и близко не могут сравниться в отваге и стойкости с теми, что сейчас плеч-о-плеч идут со Святославом?! Византийцы вообще предполагали, что русского войска, как такового, уже не существует. Есть умирающие медленной смертью люди, полуобезумевшие от голода в городе, в котором не осталось даже ворон. Ещё чуток – и русы с болгарами откроют врата, сдавшись на милость победителя. И вдруг – жесточайшая схватка, в которой «обречённые», кажется, вовсе не ведают устали. Греки же от зноя и жажды к полудню стали выбиваться из сил и отступать. Однако и русам понадобилась передышка. Они не стали преследовать неприятеля, и войска на время остановили битву.

Варда Склир, следивший, как расходятся на свои места его воины, недовольно оглянулся на голос старшего стратигоса Каридиса, который подошёл, как всегда, незаметно. Патрикий до сих пор не мог простить ему гибели своих лучших воинов-гоплитов и опытных синодиков, попавших в засаду у восточных ворот.

– Патрикий, я хочу предложить тебе нечто, что поможет одолеть скифов, – молвил главный трапезит.

– Уж не собираешься ли ты, Каридис, снова ночью открыть ворота Дристра? – откровенно съязвил Варда.

– Нет, это касается не ворот, и сделать это нужно сейчас, как только снова сойдутся наши и вражеские воины, – будто не замечая колкости Варды, спокойно ответил трапезит.

Битва в самом деле скоро возобновилась. Притыка, которого по его морской тьме из Киммерийского Боспора многие в войске стали называть просто Кимром, снова был во главе своей, как он шутил, «морской конницы». Конечно, его воинам непривычно было сражаться верхом, в умении управлять конём в бою они уступали опытным византийским конникам, но зато перекрывали сей недостаток отвагой и необычайной решительностью. Однако в возникшей после перерыва сече что-то изменилось.

Когда на правое крыло пехоты крепко насели конные гоплиты, Притыка ринулся туда со своими конными Кимрами. Вражьи воины, едва скрестив с ними копья и мечи, подались назад с возгласами «Икмор, Икмор…», так они по-своему переиначили прозвище темника. Притыка как нож в масло стал входить в строй железных гоплитов и не заметил, как те же гоплиты двумя клиньями принялись отсекать его от основной конницы. Когда темник понял, что попал в хорошо расставленную западню, он закричал своим громовым гласом содругам, чтобы пробивались назад, но было уже поздно. Одна часть железных катафрактов окружила их плотным коло, а другая, соединив клинья, навалилась на оставшихся без темника россов. Сеча была жестокой. Зажатый в железном коло Притыка рубился, как никогда, без устали крушил своим тяжёлым, но быстрым в его могучей руке мечом греков налево и направо. И тогда сквозь свалку к нему пробился равный ему по силе греческий богатырь по имени Анемас в окружении нескольких «Бессмертных». В мелькании булатных клинков уже было не разобрать, чей меч первым достал руса. Он стал терять силы, и Анемас, изловчившись, в один миг отделил голову раненого богатыря от тела.

– Икмор пал! – в приступе восторга возликовали греки, уже не чаявшие одолеть могучего воина.