Святослав. Болгария

– Княже, – молвил в ответ Свенельд, – ты же знаешь их нрав, горазды укусить, коли слабость чуют, а с сильным супротивником стараются быть в дружбе. Сила Киева ныне всем ведома. Кто сейчас захочет с нашей конницей тягаться?

– А угры как настроены? – обратился Святослав к Боскиду.

– Настроены решительно, княже. Только хотят знать точную долю добычи.

– Добро, кто у них за главного?

– Сам кенде Чобо. Тот самый, которого мы прошлым летом в полон на Карпатах взяли, – ухмыльнулся в усы Боскид. – Желает обсудить с тобой все условия.

– Добро! – воскликнул Святослав. Он был доволен, что теперь войско в полном составе: шесть, пусть неполных, тем – всего почти шестьдесят тысяч.

Четверо угров с привычными для них тремя косицами на бритых головах подъехали к князю русов. Двое охоронцев и толмач сидели на обычных степных конях с крепкими ногами и большими головами. Кенде же, в отличие от большинства соплеменников, восседал на тонконогом высокорослом коне с небольшой головой. Он спешился, бросив поводья охоронцу, и подошёл к Святославу вместе со своим толмачом, по всему, из карпатских словенцев.

– Как будем делить добычу, об этом следует договориться заранее, – заметил Святославу молодой угрин, когда они обменялись приветствиями.

– Мы привыкли всё делать по Прави. Твоих воинов на треть меньше, чем моих, значит, треть добычи твоя, – ответил князь, глядя прямо в тёмные очи Чобо. – Какое участие – такова доля, а уж из неё каждый из военачальников определяет вознаграждение храбрецов по своему разумению… Теперь же, князь, давай обсудим наши действия на поле боя…

Поговорив ещё немного, князья ударили по рукам и разъехались каждый к своему войску. Святослав собрал своих темников и, став перед ними, молвил:

– Друзья мои, кто отличится в битве с болгаро-хазарской ратью, получит двукратную добычу. А кто с одной тьмой разобьёт две вражеские, тот будет стоять перед проходящими полками и заслужит от них троекратную «славу». Того же, кто с одной тьмой три тьмы одолеет, награжу ещё и златой цепью со Сварожьим Триглавом.

– А кто с одной полутьмой две вражеские тьмы разобьёт? – с хитринкой в очах спросил Путята.

– Того на своё место поставлю, нареку великим воеводой и сам перед ним проведу полки! – без тени улыбки отвечал князь.

Темники оживлённо зашевелились.

– Мы и прежде верно служили Киеву, княже. Теперь же будем служить ещё лепше, живота не жалея, до самой смерти!

– Завтра нам вступать в сечу. При себе ставлю Зворыку, ежели со мной что случится, приказываю слушаться его, как самого князя Киевского! Мы ещё с ним обмозгуем, куда и кого направить, потому как от первого боя зависит многое. Завтра Перунов день, потому первый бой посвятим богу нашему воинскому, а это значит, что должны постараться изо всех сил на поле брани!

Темники разошлись к своим полкам, а старый Зворыка остался с князем глаголать про заутренний бой. В ту ночь многие воины почти не спали, проверяли кольчуги, острили мечи и стрелы.

Перед рассветом, когда над водой сгустился туман, беззвучными серыми тенями отошли от суши лодьи и насады с танаисцами и почайцами, подольцами и волынянами и устремились к правому берегу, кутаясь в клубы утреннего тумана и растворяясь в нём. Не скрипнула ни единая из уключин, обильно смазанных пахучим дёгтем, ни всплеска не было слышно при осторожной и слаженной работе опытных гребцов. Все напряжённо вслушивались в тишину, стараясь уловить малейший звук, нарушающий привычный лад сонной реки. Вдруг совсем рядом с головной насадой что-то глухо ухнуло, и мощный шлепок о недвижное, подёрнутое туманом зеркало водной глади заставил всех вздрогнуть и замереть на краткий миг… Притыка молча махнул рукой загребному, тот вытер с чела капли крупного пота и вместе с гребцами продолжил свою напряжённую работу, стараясь унять гулкое биение сердца, которое, казалось, было слышно на обоих берегах Дуная.

«Ничего, – успокаивал себя старый темник, – там, в лощине, наши изведыватели, ежели что не так, знак подадут. Если только они до сих пор живы… А без нашего удара с тылу трудно будет коннице под стрелами ворожьими на десной берег выйти», – обеспокоенно думал он, продолжая напряжённо вглядываться в окутанный туманной мглой невидимый пока берег.

Вот головная лодья беззвучно замерла в десятке саженей от суши, остальные тоже остановились. Спустя время трижды громко прокрякала утка и смолкла. Ей ответил селезень.

– Причаливай! – повелел Притыка и первым соскочил на мелководье.

Тут же пред ним, будто соткавшись из предутренней тьмы, возник начальник изведывателей.

– Скорее, братья, времени у нас мало, идти придётся борзо, но тихо, – молвил Ворон.

– Показывай дорогу! – кратко ответил ему старый темник.

Одна за другой подходили лодьи, и воины, блюдя строгий наказ начальников, беззвучно сотня за сотней исчезали в поросшей вербами лощине, что тянулась от реки. Тряпицы и верви, коими были обмотаны оружие и походные котелки, помогали избежать железного звяканья.