Святослав. Хазария

В ярком свете горящих построек на заднем дворе Святослав увидел своих гонцов. Их истерзанные тела дружинники уже осторожно уложили в арбу на мягкую соломенную подстилку, покрытую бараньими шкурами. Двое были вовсе без признаков жизни, только один слабо стонал. На телах не осталось живого места от многочисленных побоев и пыток. Ногти на руках и ногах были вырваны, пальцы изломаны, суставы вывернуты, ступни обуглены от огня, которым их поджаривали. На спине и груди жуткие рубцы от калёного железа, волосы опалены и частично вырваны. С одного пленного была полностью содрана кожа, и он был похож на окровавленный кусок мяса. Даже видавший виды Свенельд глухо застонал, а некоторые из молодых дружинников не могли сдержать слёз от такого зрелища.

Святослав стоял молча, только желваки ходили под кожей.

– Что ж это за семя такое проклятое, что глумится над беззащитными посланцами, подло травит богатырей, коих и десятеро одолеть не могут, с живых людей снимает кожу, что ж это за народ в граде сём? У-ухх! – застонал князь, воздев очи к небу. – Отче наш, Перун Златокудрый, обещал я тебе в жертву Яшака хазарского принести, так слово своё держу. Прими, Отче, в жертву Яшака мерзкого и град его проклятый, весь, до последней живой твари!

Святослав с мечом в руке и пылающими огнём очами подошёл к Исааку и его воеводам. Дружинники никогда не видели лик князя таким страшным, у многих даже мороз по спине побежал, когда Яшаку и его первому воеводе велели встать на колени и склонить голову.

Два взмаха меча – и головы хазар отскочили в стороны, а тела рухнули на землю, обливаясь чёрной кровью. По велению Святослава дружинники лишили жизни всех оставшихся хазар.

– Всем передать мой строгий наказ: истребить сей град до последнего, чтоб не осталось в нём ни старого, ни малого, ни даже пса бездомного, никого!

Святослав повернулся и пошёл к своему коню, которого держал под уздцы стременной.

– Одного таки оставьте! – приказал князь, уже сев в седло. – Выпорите плетьми, потом посадите на коня и отправьте в Итиль, к Кагану, пусть поведает ему всё, что видел…

Все в копоти и гари, будто ужасные дэвы из хазарских преданий, текли по горящим улицам киевские витязи. А хазарские воины, подобно степным волкам, вдруг угодившим в тесную пылающую западню, шарахались из стороны в сторону, ища выхода, но натыкались лишь на безжалостное пламя и грозные мечи русов. Те же, кто отчаянно защищался, понимая, что это его последняя в жизни схватка, клали русов и гибли сами под их яростными десницами. Те, кто пытался уйти через ворота и дыры в стенах, также натыкались на русские острия, которые беспощадно разили беглецов. И каждый из русов сражался с праведной ярью, неся в душе образ темника Веряги, образы изувеченных гонцов, лики друзей, братьев, отцов, родственников, убитых, замученных или навеки угнанных в рабство. И потому месть русов была страшной и неистовой. И хазары чуяли ту праведную ярость и ничего не могли с ней поделать, только огрызались отчаянно, как загнанные в угол дикие звери.

– О, Великий Хар! Всемогущий Яхве! Христе, Боже! Аллах Милосердный и Милостивый! Приди и защити! – то тут, то там раздавались стоны и крики хазар, призывающих старых и новых богов. Но не было во всём граде ни единого места, где они могли бы найти защиту.

Сотня Мерагора, преследуя противника, вышла из городских улиц к окраине града со стороны полуночного восхода. Прижатые к деревянному частоколу, отделявшему град от обрывистого берега Дона, хазары отчаянно сопротивлялись, а потом прыгали и скатывались вниз, чтобы укрыться под спасительным крутым берегом. Покончив с хазарами у частокола, кияне принялись стрелами «догонять» тех, кто пытался уплыть или убежать.

– Дякую тебе, Булат, – молвил сотник, кладя руку на плечо недавнего невольника, – крепко ты нам помог в сече.

Богатырь тряхнул обгорелыми русыми космами.

– Я долги хазарам отдавал, и только.

– Все, что ли, раздал? – ухмыльнулся Блуд.

– Не все ещё, вон там, за поворотом реки, – он махнул рукой в темноту, – там ещё отдать надобно. Если тот, кому долг получить положено, не ушёл в Итиль… – Булат повернулся к Вышеславу: – Дашь коня для этого дела?

– Конь твой, брат, твой навсегда. И секира, и щит Овсенислава… – Огнищанин помолчал, сглотнул горький ком и сказал: – Я с тобой пойду, только сотника упредить надобно.

– Я тоже, – откликнулся непоседливый Блуд.

– И я пойду, – отозвался ещё кто-то из киян.

– А ну тихо, что торжище устроили! – оборвал их Мерагор. – Пойдёт весь десяток, мало ли на кого наскочить можно на вражьей земле. Десятника ко мне!

– Убит десятник, – ответил Блуд, и чело его, озарённое пожаром, нахмурилось.

– Значит, тебя десятником пока назначаю, – строго молвил сотник. – Идти осторожно, вернуться живыми не позже утренней зари.

– Будет исполнено, сотник! – сразу повеселел Блуд. Он тронул коня, чтобы вести десяток через пылающий град.

– Погоди, – остановил его Булат, – так крюк большой, водой лепше. До косы переплывём, а там по берегу рысью.

– Высоко, и берег крут, как бы лошади ноги не поломали, – возразил кто-то сзади.