Святослав. Хазария

По пути к беломраморному изваянию вечно весёлого бога с обеих сторон курились небольшие чаши с благовониями, наполняющими, казалось, весь воздух, пропитывающими тела и одежду дурманящим ароматом. От этого чудного аромата или волшебного омовения, от ярой ли силы, обитающей в храме или нежданного волнения, только, едва переступив священный порог, сердца у обоих замерли, а потом застучали чаще обычного. Босые ступни перестали ощущать стебли трав на дощатом полу. У Овсены слегка закружилась голова, и девушка крепче сжала руку Святослава. А тот и сам будто не шёл, а плыл по воздуху и казался себе чистым и юным, как в пору отрочества, когда хаживал по лесным тропкам с Велесдаром и слушал его дивные сказания про стародавние времена и чудесные волхвования. Как зрел когда-то в сём храме нагую невесту Яро-богову Болесю, как шёл по сей стезе с первой любовью Ладомилой.

Путь до жертвенного камня у подножия кумира показался им необычайно долгим. Сопровождаемые пением семи дев и свидетелями, они наконец предстали перед белым изваянием Яро-бога с венцом на голове и ожерельем в руке. От бликов жертвенного огня он казался живым и по-доброму улыбался молодожёнам.

И вновь откуда-то, то ли из уст жреца, то ли от самого Ярилы, они услышали вопрос:

– По доброй ли воле и любви соединяете вы руки и сердца ваши?

Оба не узнали своих голосов, прозвучавших в ответ, будто отдельные звуки, под сводами храма.

– Готовы ли вы пронести свою любовь через все испытания и быть вместе в счастье и радости, горе и печали, в жизни и смерти отныне и на веки веков?

И вновь собственные голоса показались им чужими и незнакомыми.

Жрец появился перед кумиром Ярилы, казалось, совершенно неожиданно и изрёк:

– Вы, свободно избравшие друг друга и давшие клятву верности перед ликом Великого Яра, источника жизненной силы, которая есть часть силы Рода-Сварога, перед ликами прочих Богов славянских, перед Пращурами нашими, в Сварге пребывающими, и перед стоящими здесь свидетелями Горицветом и Болесей нарекаетесь мужем и женой!

С этими словами жрец возложил на голову Святослава и Овсены по венцу.

– Пусть во благе протекает жизнь ваша, и священный животворящий огонь, что зажёг Ярила в душах ваших, не гаснет отныне и во веки веков и положит начало новому Роду. В знак скрепления союза наденьте друг другу кольца, и пусть они хранят вас от всяких напастей и напоминают, что ваше маленькое семейное коло есть часть великого кола Сварожьего!

Подрагивающими от волнения пальцами молодые надели друг другу заранее приготовленные кольца.

– Скрепите же перед ликом Ярилы и всеми, здесь присутствующими, союз свой поцелуем и принесите благодарственную жертву Яру и всем Богам славянским, которые едины в Сварге небесной, и будьте так же чисты, мудры и едины, как великие Боги наши!

Горицвет с Болесей горячо поздравили молодых. Затем, по обычаю, жрец обвёл Святослава с Овсеной трижды посолонь вокруг Священного огня. В конце каждого круга молодые останавливались, брали с широкого блюда зёрна злаков и бросали в огонь. Девы запели величальную песню.

Святослав оставил перед кумиром Ярилы щедрые дары. После этого молодые вышли из храма. Церемония венчания была сравнительно недолгой, обряд был укорочен.

В охотничьем домике-избушке, где Святослав и Овсена провели столько дней и ночей, они отпраздновали с верными Горицветом и Болесей свой праздник. Весёлый Горицвет старался шутить, Болеся поддерживала его, но горечь тайного венчания, как терпкий привкус греческого вина, всё же ощущался незримым присутствием.

Прошло ещё несколько седмиц. Молотилиха по малым признакам и голосу сердца, ведомого лишь матери, догадывалась о том, что дочь понесла дитя. Овсена же молчала, ни в чём не признаваясь. Нить терпения матери становилась всё тоньше и, наконец, лопнула, как это и должно было однажды случиться. Как-то, накрывая вечерю, мать Молотилиха надвинулась на Овсену грозовой тучей.

– Ну, что ты всё молчишь и молчишь, будто идол на капище? – разразилась она, ставя на стол миски с пшённой кашей и кринку молока. – Ты думаешь, наконец, родной матери рассказать, как дитя сподобилась завести и какими очами мне прикажешь теперь соседям в глаза глядеть? Что молчишь, я тебя вопрошаю? Пусть Олеша скорей сватов засылает, пока живот твой не виден…

– Не надо, мама… – глухо промолвила Овсена.

– Как это, не надо? – вперила руки в бока Молотилиха. – Или Олеша надумал поиграться тобой, а теперь – на попятную? Ну уж нет, или завтра же засылает сватов, или я сама пойду и ему такой разгуляй устрою, вовек не оберётся!

– Не надо, мама… – повторила Овсена, – это… не Олеша…

– Как не Олеша, – округлила очи Молотилиха, – а кто ж тогда? Реки немедля!

Но Овсена была нема, как камень.

– Да что ж это такое деется? – вскричала выведенная из себя вдова. – Твоего отца весь Подол, да что Подол, весь Киев знал как честного человека. А теперь его светлую память ты, его дочь, опозорила! Гулящая!