Святослав. Возмужание

— Надобно принять в женской половине, пусть с ней, как женщина с женщиной, побеседует императрица Елена…

— А как вести себя императору? Он не может вовсе игнорировать встречу…

С утра до вечера шли жаркие споры, но решения всё не было. Константину же было весьма любопытно увидеть загадочную славянскую правительницу, могущую держать в руках свой вольный и опасный народ. Он не стал дожидаться, когда советники утвердят церемонию приёма, решив, что может взглянуть на русскую архонтиссу сам, не нарушая при этом никаких канонов.

И вот он с одним из доверенных лиц, начальником Тайной стражи Викентием Агриппулусом, — великолепным стратигосом, неоднократно бывавшим на Руси и знающим их нравы, — сидит в укромной комнате, наблюдая через узкое оконце, как русская свита проходит по кругу между колоннами, статуями и фонтанами императорского сада.

По мере приближения Константин пристальней вглядывался в женщин, стараясь угадать Ольгу.

Безошибочное чутьё сразу подсказало ему, что вон та, крепко сложенная, уже немолодая женщина и есть архонтисса россов. Она шла со своими родственниками и двумя богатырского сложения телохранителями, иногда о чём-то спрашивая императорского посланника через своего переводчика. Фигура княгини, облачённая в золотисто-зелёное одеяние с пышными рукавами, выглядела гораздо массивнее обычных константинопольских женщин. Она была выше ростом и широка в кости. Но плавная походка и выражение лица сразу выдавали в ней правительницу.

— Гм, откуда у этой варварки такая величавая, полная достоинства осанка, будто она обучалась этому у лучших мастеров придворного этикета? — не отрывая глаз от оконца, шёпотом выразил удивление Константин.

В полумраке помещения он не заметил лёгкой улыбки архистратигоса.

— Прости, император, — ответил тот с поклоном, — это не результат обучения, которым овладевают у нас женщины царской фамилии, она такова по сути…

— Ты хочешь сказать, — сдвинул брови Константин, — что женщины дикого народа рождаются таковыми изначально?

— Я видел игрища простых поселян на берегу реки, и там девушки держались с такой же грацией и достоинством, будто все они — императрицы. У русов ведь жёны равны с мужами. Как тебе известно, Великий, иноземные и наши хронисты не раз отмечали, как славянские женщины брали в руки меч и становились рядом с мужьями, отцами, братьями и сражались с неменьшим упорством и стойкостью. А иногда даже возглавляли войско. Геродот писал о скифской царице Тамирис, которую русы именуют наоборот — Сиримат, Сиромаха. Она сражалась с персами и, как отмечается, убила их царя Кира… Вообще-то, если верить Геродоту, Кир сначала хотел жениться на ней, но Тамирис отказала ему и предпочла войну.

— Я слышал, — спросил Константин, — что их жёны настолько верны мужьям, что зачастую, в случае смерти последних, добровольно лишают себя жизни?

— Это так, божественный, их хоронят в одной могиле.

— Иметь одну такую жену, и не надо никаких наложниц, — помыслил вслух император.

— Однако они очень строптивы, самодержец, — возразил Викентий. — Вряд ли одна дикая кобылица лучше десяти объезженных… — Натолкнувшись на взгляд Константина, архистратигос умолк, понимая, что сказал лишнее.

Император вновь приник к окну.

— Для нас женщина, — продолжил он мысль, — услада для тела и отдохновение для души. Она должна подчиняться мужу и служить его интересам, как говорится в Святом Писании, «жена да убоится мужа своего». Сестру или дочь выгодно отдать замуж за правителя иной державы, дабы соблюсти торговые и военные интересы своей. Такой мы привыкли видеть женщину. Но в роли правительницы, архонтиссы? — В голосе императора продолжало сквозить удивлённое недоумение.

Вот она перед ним, одна из загадочных русских женщин, излучающая не покорную готовность, а спокойную уверенную силу, — это чувствовалось даже на расстоянии. И когда Ольга, осматривая дворец, мельком скользнула по его стенам, Константин слегка отпрянул вглубь, хотя знал, что увидеть его оттуда невозможно.

— Кто этот священник, что сопровождает архонтиссу россов, он не византиец?

— Нет, светлейший, это пастор римской церкви, он из Моравии.

— Почему духовник архонтиссы россов от Рима, а не от Византии, почему глаза и уши Рима там, где должны быть наши глаза и уши, а при удобном случае — и указующий перст? — заговорил зловещим шёпотом Константин.

— Но, Великий, так сложилось давно, — оправдывался главный изведыватель, — римские пасторы первыми проникли в Моравию, а оттуда с варягами-христианами на Русь, это было задолго до меня, да к тому же…

— Да к тому же они хитры, как сам Люцифер, изворотливы, как змеи, и одинаково виртуозно владеют словом, ядом и кинжалом… Довольно, я слышал уже эти похвалы в адрес римских миссионеров. Ответь, почему наши не обладают всеми этими достоинствами в полной мере? — продолжал изливать недовольство император. — Ты управляешь разведчиками или кучей ожиревших бездельников?

Архистратигос промолчал в ответ, понимая, что спорить с императором сейчас бесполезно.