Святослав. Возмужание

— Это Аид, — пояснил Михайлос, — о котором я говорил в прошлый раз. Сюда попадают души тех, кто грешил в земной жизни и не покаялся перед Всевышним. Они будут мучиться и страдать до скончания веков на потеху бесам и дьяволам, ибо душа человека, в отличие от тела, не умирает. Насколько я слышал, — повернулся он к Ольге, — ваши волхвы тоже не отрицают бессмертие души?

— Верно, — подтвердила Ольга, — волхвы говорят, что наши души после смерти обретают вечную жизнь в Ирии…

— Это те, кто соблюдал Божьи законы, — уточнил Михайлос. — А куда, по славянский вере, отправляются грешники?

Ольга несколько раздражённо пожала плечами:

— Те, кто живет недостойно, разрушают свою душу неправедными деяниями, как ломается, к примеру, соха или ржа разъедает железо. Такие люди растворяются в Нави, исчезают из памяти людской и божеской и не обретают бессмертия.

— Нет, великая княгиня! — запальчиво воскликнул священник, вскочив с места и возбуждённо размахивая руками. — Душу в человека при рождении закладывает Господь, она бессмертна, и не под силу жалкому бренному существу, коим есть человек, создать или уничтожить душу! Ежели человек противится законам Божьим, тем самым он творит грех и будет нести неотвратимое наказание. Ваши волхвы просто не знают или не хотят говорить, что существует Аид — самое ужасное место на земле, вернее, в её преисподней. Господи Иисусе, сколько же вы губите душ своим невежественным незнанием! — Священник истово перекрестился несколько раз. — Если бы ваши люди знали про Аид, они могли покаяться и спастись, иначе все будут гореть в огне! — Голос его звенел от напряжения и внутреннего возбуждения. — Здесь, — указал он на картину, — и ни в каком другом месте пребудет душа каждого грешника, кто не уверует, не примет крещения и не покается в своих языческих заблуждениях!

— И что, отец Михайлос, мой сын, к примеру, тоже гореть будет? — с нажимом спросила Ольга, пристально взглянув на священника.

Михайлос помедлил, будто собирался ступить на неокрепший лёд. Потом вздохнул и тихо, но твёрдо произнёс:

— Будет гореть, Ольга! Всякого, кто Христа не признает, ждёт геенна огненная! — Он вновь положил на себя размашистый крест.

— Но ты раньше говорил, отче, что правители не могут быть в одном ряду с прочими, — с долей сомнения и недовольства произнесла княгиня.

— Так, так, великая! — поспешно заверил Михайлос. Голос его стал мягким и вкрадчивым. — Я к тому веду, что на всех владыках лежит ответственность за свой народ. А русские люди пребывают в темноте и невежестве, не зная истинной веры Христовой и страшного Аида, что ждёт их после смерти. Ты же, светлейшая княгиня, властью своей, Богом данной, и верой праведной можешь способствовать избавлению и сына, и людей твоих от многих тяжких грехов!

В это время безучастно дремавший пардус вдруг поднял голову, навострил уши и вперил куда-то перед собой оживившийся взор. Хвост его напряжённо задёргался, а в следующий миг зверь вскочил и взвизгнул так тоскливо и жалобно, что у княгини дрогнуло сердце. Пардус стал крутиться на месте и обнюхивать шкуру, будто что-то искал.

Разговор невольно прервался.

— Успокойся, Кречет! — властно и несколько раздражённо приказала Ольга. — Спишь беспробудно, вот и привиделось что-то…

Зверь, опустив хвост, поплёлся через комнату и сел у стены. Княгиня поднялась, давая понять, что разговор окончен.

— Прощай, отец Михайлос! Я должна о многом подумать, — отрывисто произнесла она.

Михайлос низко поклонился княгине, поспешив распрощаться.

Оставшись одна, Ольга долго не могла обрести душевного равновесия и всё ходила взад и вперёд, одолеваемая тяжкими думами.

На берегу Непры, в скором времени после проезда княжеских саней, закипело кулачное побоище.

Подбадриваемые криками стоящих на высоком берегу зрителей, многие «ободрённые» брагой бойцы с обеих сторон дрались азартно, по-молодецки ухая, кряхтя и шумно дыша, подобно разъярённым быкам.

Меж дерущимися метались крепкие мужики пожилого возраста, повязанные рушниками через плечо, которые строго следили, чтоб не нарушались правила поединка. Крича, увещевая и разнимая особо ретивых, они также оттаскивали упавших, отводили в сторону или уносили получивших увечья. В горячке боя порой и судьям доставалось от вошедших в раж кулачников.

Стенки уже давно смешались. Тот, кто справился со своим противником, бросался помогать соседу, сотоварищи которого также не оставались в долгу. Стоны избитых, грозные окрики судей, визг девчат в толпе зрителей, пронзительные возгласы: «Волк, давай нажми!», «Микула, сзади наддай», «Держись, не уступай, Сила!» — всё это, вместе со стонами, ударами, свистами, создавало шум, который горячил кровь и возбуждал всех — от бойцов до судей и зрителей.