Святослав. Возмужание

Когда лету на смену зима брови угрюмо насупит,
В белый, как мрамор, покров землю оденет мороз.
В дни, пока дует Борей и свиреп снегопадами Север,
Терпит покорно Дунай дрожь громыхающих арб.
Снег да метель. Ни дожди и ни солнце тот снег не растопят,
Крепче и крепче в броню закуёт его лютый Борей.
Прежний ещё не сошёл, а уж новый всё валит и валит,
Так и лежит кое-где целый век – от зимы до зимы…
Тут ураган налетит, с грохотом кровли разрушит,
Башни сровняет с землёй, крыши с домов унесёт.
Здесь кутают тело в меха, шаровары из шкур надевают
В час, когда лютая стынь пробирает до самой души,
Только лицо остаётся открытым колючему ветру,
Льдинки свисают с волос, качаясь, звенят при ходьбе,
И вся от мороза бела, заиндевев, борода.
Здесь замерзает вино, сохраняя всю форму сосуда,
Вынут из бочки – не пьют, крошат и глотают куском.
Ещё рассказать, как ручьи промерзают до дна от морозов,
А из озёр топором измельчённую воду берут?..

Слушатели отметили чтение императора аплодисментами, тот церемонно раскланялся.

Толмач, подбирая слова, старалась точнее передать Ольге поэтические образы.

Внимательно выслушав, княгиня кивнула:

– Всё верно, зимой так и бывает…

– Но как же можно жить и ходить по такому жуткому холоду? – воскликнула невестка, зябко поежившись от одной мысли о страшных морозах.

– Мы привыкли к зиме, – просто ответила Ольга. – У нас в домах топят печи, а когда выходят на улицу, облачаются в тёплые меховые одежды.

– Да, меха у вас знатные, – согласилась Елена.

«Может, рассказать им, как русы зимой после бани в проруби купаются, как обтираются снегом и катаются на санях в праздники? – подумала Ольга. – Нет, не стоит, пожалуй, это ещё более укрепит их в мыслях о наших варварских обычаях…»

Несколько раз княгиня перехватывала на себе взгляд императора – пристальный, будто примеривающийся.

Смуглые, стройные и гибкие невольницы в тонких полупрозрачных одеяниях под журчание чудесной музыки исполняли незнакомый русам танец, двигаясь при этом столь пластично и грациозно, будто сами текли и переливались вместе с волшебными звуками. Искусных танцовщиц сменили актёры-лицедеи. Как поняли гости, не знающие ромейского языка, то была история о страстной любви. Уже давно никто не ел, окончательно насытившись, лишь слушали музыку и созерцали искусную игру.

– Наши купцы и священники рассказывают, будто зимой на замёрзших реках русы устраивают жуткие побоища друг с другом? – спросил Константин.

«Ну вот, будто мысли мои прочёл», – внутренне изумилась княгиня.

– Такие игрища издревле велись у нас, только теперь запрещены мною, – отвечала Ольга.

– А если кто ослушается? – с лукавой улыбкой продолжал император.

– Кто ослушается, тот для первого раза подвергается принародно кнутобитию, ну а после того и головы лишиться может, – закончила Ольга. При этом в её голосе непроизвольно прозвучала жёсткость, так что никто не усомнился в твёрдости княжеского слова.

Это в очередной раз восхитило Константина, как и последующие рассказы Ольги об её личных поездках за данью и производимых ею судебных разбирательствах по городам и весям, о русских обычаях и празднествах.

Сын и наследник престола Роман – красивый двадцатилетний юноша – говорил мало, но также слушал всё, что говорилось о Руси, с интересом.

После десерта император предложил княгине осмотреть женскую половину дворца и побеседовать о государственных делах. Женщина-толмач осталась в Юстиниановой храмине, а невесть откуда к Ольге и Константину приблизился ромейский толмач с вкрадчивым женоподобным голосом.

В его сопровождении Ольга с Константином стали обходить целую анфиладу комнат и залов, назначение каждого из которых Константин подробно объяснял Ольге. Рабыни и евнухи, застигнутые врасплох, простирались ниц перед императором и оставались неподвижными до тех пор, пока владыка с гостьей не исчезал из виду. Ольга никогда не видела столько евнухов. Сытые, с женскими голосами и манерами, они были неприятны княгине.