Русскому посольству был сделан знак, и они, поднявшись по мраморным ступеням, покрытым красными коврами, вошли в парадную дверь Тронного зала, именуемого Триклином, и остановились сразу за порогом в изумлении. Хрустальная вода разноцветными струями стекала из причудливых фонтанов. Золотое дерево с сидящими на ветках искусно сделанными птицами блистало в отражениях светильников. И вдруг птицы ожили, задвигались и запели! Чудный свист и щёлканье наполнили зал.
Подошедший императорский логофет пригласил Ольгу с ближайшими родственницами пройти к занавесу, где указал каждой её место.
– Великий в Боге самодержец Ромейской империи, христолюбивый император Константин Седьмой Багрянородный! – прозвучал где-то под сводами торжественный голос. Заиграла протяжная музыка, и тяжёлая красная завеса, украшенная вышитыми императорскими гербами и шестиконечными звёздами, разошлась в стороны, открыв «трон Соломона», на котором восседал сам император в блистающем парадном одеянии, пурпурной порфире и золотом венце с диадемой, держа в руках золотой жезл.
По обе стороны от трона лежали золотые львы с глазами из самоцветных камней. Потом глаза засветились, как живые, и вдруг львы вскочили на ноги, а воздух огласил грозный рык.
Все подданные императора пали ниц, русы отпрянули, некоторые из послов от страха и неожиданности также опустились на колени. Родственницы простёрлись на мозаичном полу, Ольга отступила на шаг и остановилась, не отрывая взора от золотых львов. Чудища между тем вновь улеглись в прежних позах, их очи погасли, и в храмине воцарилась тишина.
– От имени Великой Ромейской империи божественный василевс приветствует архонтиссу России и её народ, – провозгласил логофет, – да пребудет с вами мир и милость божия!
Толмач, стоя на полшага сзади Ольги, перевёл его слова.
Ольга, приложив руку к груди, поклонилась.
– Позволь и мне, великий царь Византии, от имени народа русского приветствовать тебя и уверить в нашем искреннем расположении к вам и надежде на вечный мир между русами и христианами! – ответствовала она. – Прими в знак почтения и дружбы сии дары…
В залу тут же стали вносить окованные лари, связки мехов, бочонки и прочие подношения. Разноцветные меха белок, куниц, соболей, горностаев, болотных выдр и бобров засеребрились, мягко переливаясь в потоках света.
Лично императору – русская кольчуга хитроумного новгородского плетения, лёгкая и надёжно защищающая от стрел и кинжалов. Для императрицы – женские украшения из столь почитаемого греками электрона и серебра тонкой работы с финифтью – нежно-голубыми, молочно-белыми и бирюзовыми вкраплениями эмали. Ещё – душистый мёд и воск для свечей дворцовых и храмовых. И огромные вяленые рыбины без костей с узкими мордами из Борисфена, о которых Константин читал ещё у Гердота.
Опять взаимный обмен любезностями, дежурные вопросы логофета от имени Константина о здоровье государыни, её вельмож и благоденствии страны. Поклоны, приглашение Ольги на обед, устраиваемый в её честь императрицей Еленой, – и официальная часть приёма завершена. Вновь заиграл органон, и тяжёлая завеса скрыла трон Константина.
Вернувшись в палату, император позволил облачителю раздеть себя. Механически поднимая руку или ногу, Константин оставался задумчивым – все его мысли и чувства были ещё там, в нескольких недолгих минутах общения. Славянские голубые глаза, чистые и холодные, будто отражение в горном озере, грудной, спокойный и уверенный голос – всё это выгодно дополняло представление об Ольге, сложившееся ещё во время наблюдений из тайного укрытия. Он был не прочь поговорить с ней, однако церемониальный этикет не позволял этого на приёмах подобного уровня – лишь обязательный в таких случаях обмен приветствиями через логофета.
Император не замечал, что хранитель царской обуви уже давно приготовил новую пару расшитых бисером бархатных туфель и застыл в покорном ожидании. Выйдя из задумчивости, Константин милостиво качнул ногой, и верный раб, приложившись устами к вышитым золотым крестам, с величайшей торжественностью приступил к церемониалу переобувания владыки.
В Юстинианову храмину, где должен был состояться званый обед, приглашались только женщины – сама Ольга, шесть её родственниц и восемнадцать служительниц. Не был допущен даже личный переводчик княгини, взамен Ольгиной свите предоставили чернявую византийку, говорившую по-славянски довольно скверно. Остальные же приближённые мужского пола – послы, купцы, охоронцы, племянник Улеб, Святославовы посланники Олеша и Журавин, духовник Григорий и трое толмачей – проследовали в соседнюю залу – Хрисотриклин, где, как было оглашено, их почтит присутствием сам Константин Багрянородный.
В Юстиниановой храмине женскую часть посольства встречали императрица Елена и её невестка Феофано, которые сидели на высоко вознесённых тронах, украшенных золотыми павлинами с изумрудными глазами.