— А что сотенный тогда не пришёл? Или тебя прислал? Говори, я передам.
Колот сорвал с себя перстень, мало не сломав палец и передал его гридню:
— Снеси, — больше приказал, чем попросил Лапа.
Гридень повертел в перстах жуковинью, узрев дорогую работу златокузнеца, задумался: пригласить или нет ратного сразу? Но час поздний, а у князя нарочитые гости, и потому оставил всё же Колота дожидаться. Впрочем, вернулся скоро и уже почтительней пригласил кметя к князю.
В белокаменном покое было светло, как днём, от яркого пламени больших свечей, полыхавших в стоянцах. Святослав, склонив бритую голову, сидя на перекидной скамье спиной к мутному слюдяному окну, что-то выводил писалом на дорогом пергаменте. По правую княжескую руку у стены, развалясь и заняв едва ли не пол-лавки, чуть прикрыв веки, громоздился Свенельд. По левую — два болгарина в дорогом, иноземного шёлка, платье, в одном из которых Колот узнал Дамяна. Святослав отложил писало, некоторое время смотрел на Лапу, вспоминая.
— Колот? — спросил.
— Да.
— Чего тебе занадобилось на ночь глядя?
Колот, смущаясь своей просьбы, выпалил единым духом:
— Болгарин один в порубе сидит. Дуром за Глебом пошёл. Прошу за голову его.
Сказал и увидел, как потемнели глаза Святослава, наливаясь гневом, верхняя губа, скривившись, поднялась вверх.
— Кто он тебе? Родич?
И, не ожидая ответа, ответил сам:
— Да хоть так. За ворога просишь! Он твоих соратников убивал!
Князь замолчал, перекипая. Колот, не решаясь встречаться взглядом со Святославом, смотрел себе под ноги.
— Не для того княжеской милостью пользуешься, — подал голос Дамян. «Зато ты для того только и пользуешься», — подумал про себя Колот, но вслух ничего не сказал.
— Ладно, — решительно сказал князь и позвал:
— Скельд!
Бритоголовый мордатый слуга сунулся в дверь.
— Проводи сего ратного к изменникам и передай ему того, кого он назовёт.
Слуга кивнул молча и исчез.
— Иди и жди у ворот, — сказал Святослав Колоту и вновь взялся за писало.
Скельд вышел как на поединок в кольчуге, с мечом на правом боку, левша, видимо, был в шеломе с нащёчниками. Объяснил Колоту, хоть тот и не спрашивал:
— Мстить вдруг начнут за казнённых, а в железе спокойнее.
В сгустившейся тьме среди посадских садов было не видно ни зги. Скельд шёл уверенно, будто ходил не один десяток раз. Колот старался не отставать, идя позади и держась за его спиной. Он решительно не понимал, где находится, огибали какие-то клети, огорожи, облаянные чуткими собаками. Наконец упёрлись в строения, обычно служившими купеческими складами. Средь них, на самом просторном месте плясал костерок. Вокруг него спали ратные, чья смена ещё не наступила.
Двое кметей провели Скельда с Колотом по четырём клетям, окликая Райка, нашли двоих с таким же именем, но явно не тех. В пятой, наконец, из шевелящихся, едва различимых во тьме тел, со второго или третьего оклика вылез молодец. Лапа не помнил его в лицо и потому задал несколько вопросов о родне Милки, по которым понял — он.
— Ну, воин, бывай, мне пора, — сказал Скельд и, чему-то рассмеявшись, ушёл, забрав с собой стражников.
Лапа оглядел Райка с головы до ног. От него несло кислым духом и сам он был весь какой-то грязный. Стоял молча, настороженно глядя на Колота, не веря в освобождение и гадая, куда я зачем его теперь поведут.
— Давно сидишь? — спросил Колот.
— Второй день.
— Ясно. Ну, пошли что ли!
— Куда? — напрягся Райко
— Домой. Доведу тебя, не то не наши, так ваша стража прицепится...
В течение седмицы по приказу Святослава было казнено около трёхсот сторонников Глеба. Воинов Бориса князь отпустил, ибо они не были изменниками и сражались честно, не нарушив воинской клятвы своему царю. А Колота на следующий день нашёл Скельд и вернул княжескую жуковинью со словами:
— Князь велел передать: жизнь бека стоит дороже жизни ремесленника. Святослав наш горяч, но отходчив.
И, подмигнув Колоту, хлопнул его по плечу:
— Будь здоров, воин!
Глава 6
Бог и люди прокляли императора. Править ему оставалось недолго. Это понимал и он сам. Боясь измены, он усилил стражу в своём новом дворце. Но всё же император больше надеялся на покровительство высших сил: лишив себя роскоши, носил власяницу, спал на полу на шкуре барса, укрываясь плащом своего дяди, монаха Михаила Малеина, полагаясь на его святую защиту.