Святослав (Железная заря)

— Уходить тебе надо с княжичами. Кони и возок с казною готовы, — молвил он. Ольга посмотрела на воеводу своими гордыми зелёными глазами, в которых, как и прежде, в молодости, горел неумолимый блеск.

— Без Киева страны не будет. К чему тогда я и род весь мой? Умрёт стольный город и я с ним.

Воевода потупил взор. Никто не пытался разубеждать княгиню ни в чём.

— Гостей торговых, что в городе остались, перевезите за Днепр, — продолжала она с привычными требовательным железом в голосе, — деток и жён, кого успеете. Мужей попридержите, вооружите, кого можно.

— Беспокоен народ, испуган. Кабы не было чего...

— Делай, что возможно, — обрезала Ольга. — Я хоть и недужна, но не мертва. Выйду к людям. Через меня не переступят...

За Гуннаром заперла дверь на засов. Взяла со столешницы царьградское зеркало в серебряной оправе, с витой долгой рукоятью. Оглядело лицо с тёмными кругами под глазами, с жёсткими властными складками у граней тонких губ. Воздела очи к иконе чудотворца Николая. Негромко, будто боясь, что услышит посторонний, зашептала:

— Последнее и главное испытание готовишь мне, Господи. Ты дал мне власть и возвысил над другими, и я исполняю волю твою. Не ослабы прошу от тебя, но сил к преодоленью. Не за себя прошу, но за народ русский! Не дай на утеху степнякам дело, трудами созданное! Аминь!

Глава 29

По дороге, огибавшей холм, поросший раскидистыми дубами, подскакивая на ухабах, катился воз. Мужик, в тёмной от пота рубахе, выбившейся из-за пояса, нещадно хлестал коня. Пятеро глуздырей согласно мотались из стороны в стороны, чернявая баба, сжимая в руках скрыню, ошалело смотрела на Блуда, остановившего кобылку.

— Эй! Ты откуда? — окликнул мужика Красный, но тот даже не обернулся. Почувствовав недоброе, Блуд перетянул лошадёнку плетью.

Киев могучими своими холмами показался через четверть часа. На всякий случай Блуд направился к Почайне, держась ближе к сосновому лесу, заросшему густым подлеском, к реке плавно переходивший в ивняк. Летнее солнце жгло нещадно, жизнь замерла, пропали даже комары, проводив Красного до опушки. Пот струился ручьями, намертво приклеев рубаху к телу. Блуд пожалел, что надел бронь — если печенеги у Киева, то она не спасёт, а только будет мешать, когда он поскачет к лесу.

Со стороны горы, где стоял княгинин терем и находилось древнее буевище, вывалил с десяток комонных. Упало сердце и радостно забилось, когда Блуд признал своих, что пронеслись мимо, едва обратив на него внимание. Более не скрываясь, Красный поехал в город.

У вымолов стояло столпотворение. Торговые гости, коих убеждали, что печенеги не дойдут, спешно грузились и отваливали. Суетливо сновали какие-то лодки с людьми. На берегу толпился возбуждённый народ. Какой-то боярин с непокрытой головой, призывал всех к спокойствию:

— Печенеги близко! Перевезти всех не успеем! Идите в город!

— Детей с женками пущай заберут, а мы сами о себе промыслим! — отвечали ему.

— Степняки с часу на час будут! А вы со скарбом им навстречу вывалили! — терял терпение боярин.

— Тебе-то что? Сказано: позаботимся о себе!

Боярин сплюнул и дал знак дружинникам. Те, уставив копья, потеснили орущий народ от берега.

На Подоле творилось ещё хуже. Будто после урагана, валялись разбитые бочонки, сундуки, куски рухляди, разодранные кули, прилавки были частью разбиты и перевёрнуты, лабазы стояли, уставившись раскрытыми дверями, показывая пустое, никому не нужное нутро. Два мужика деловито сбивали с чужого амбара замок, ражий детина неспешно тащил на плечах целый постав сукна, двое — один в богатом платье, другой, видимо, слуга — остервенело смертным боем лупили третьего, повалив на землю, пинали ногами, какой-то пьяный безметежно спал в грязной луже вылившегося из опрокинутого бочонка пива.

Удивляться, обмысливать происходящее Блуду было некогда, теперь, когда он здесь, в этой бестолочи нужно было найти жену с ребёнком. Плевать на степняков, кто оборонит теперь Киев, если среди своих порядок не могут навести?

В городе густо висел мат, крики детей и отчаянный вой жёнок смешались, кто-то рвался в город, кто-то валил вон. В воротах намертво сцепились два воза, вовсе перегородив дорогу, ратная стража помогала расцепляться.

Чья-то длань твёрдо подхватила кобылёнку под уздцы. Блуд, смотревший на возы, опустил очи, увидел перед собой пожилого седоусого воина, строго глядевшего на Красного светло-карими глазами.

— С киевского шляха едешь? — спросил он.

— Нет, в объезд, — ответил Блуд.

— С Лютом бился? С войска его возвращаешься?

— Нет, с Тяпшей ходили к Дикому полю. Мы оставались языка брать.

Воин не совсем понял, да и, видимо, не знал, а расспрашивать времени не было, потому молвил:

— Лют разбит печенегами, остатки его людей второй день добираются. У нас каждый меч на счету. Народ в осаду забивать надо. Княгиня больна ещё, бают — ходит еле-еле, не то успокоила бы всех уже. Вишь, что творится.

«Значит, обосрались воеводы!» — с нечаянным злорадством подумал Красный.

— Знаешь, где двор Радима? — спросил воин. Блуд кивнул.

— Иди туда, там скажут, что делать.