Святослав (Железная заря)

Но в Константинополе было явно не до болгар. Старого базилевса свергли, а новый только утверждался на престоле. Вскоре стало ясно, что ромеи не помогут, а Святослав, стянув войска в кулак, пошёл в сторону Преслава. Боляре заговорили о сдаче города, чтобы тем самым спасти столицу и, возможно, царя Петра и царевичей, которых привезли из Константинополя после мирного посольства. Драться никто не собирался: без ромеев в одиночку со Святославом было не совладать. Для Георгия это означало полный крах. В одночасье рушилось всё, что кропотливо он создавал десятилетиями. Он никто для русов и станет предателем для ромеев. Он собирался биться за свою власть и, вопреки боярскому мнению, велел готовить город к обороне.

Поняв, что Сурсувула не убедить, бояре решили поговорить с самим Петром. Последнее время он сильно сдал, и Георгий взерьёз опасался его расстраивать, поэтому сам крайне осторожно докладывал ему о текущих делах, призывая более никому не верить.

Бояре в обход Сурсувула переговорили с Петром и царь затребовал великого боярина к себе в покой, из которого уже редко и выходил. Чувствуя тяжёлый разговор, Сурсувул, мрачный, пришёл к Петру, сразу же заметив нездоровый блеск в царских очах.

— Правду говори, Георгий! — потребовал он. Невесть что ему баяли бояре, но в лице и глазах Петра Сурсувул прочитал всё: убийствинное кипение ратей, огонь и разрушения, сметающие столицу до последнего камня. Кровь толчками билась в висках, боярин достал тафтяной плат, отёр вспотевшее лицо.

— Святослав идёт на Преслав, — вымолвил Сурсувул.

Пётр медленно поднялся с кресла, судорожным движением рванул ворот долгополой ферязи. Звончатая серебряная пуговица мухой отлетела к окну, стукнулась о дорогое византийское пекло.

— Все вы предали меня! — надрывным голосом куда-то в пустоту сказал царь. В глазах мутнело, хороводом плясали тёмные бородатые хари, скрюченные пальцы подбирались к горлу. Сурсувул, почувствовав трудноту Петра, шагнул к нему. Неожиданно, издав протяжный стон, царь выпрямился, будто сверху вниз пронзённый копьём, выгнулся назад и рухнул на пол, опрокинув высокий позолоченный подсвечник, со звоном откатившийся в сторону.

— Лекаря! — заорал Сурсувул. Двери разлетелись, вбежавшие слуги ошалело посмотрели на Петра, которого били судороги, подбрасывая худое тело, изо рта, как у загнанной лошади, обильно шла пена. Георгий, склонившись над царём, пытался приподнять его голову, мараясь шёлковыми, шитыми золотой нитью рукавами о пену. Один из слуг, сообразив, подхватил с пола упавший подсвечник и стал совать в рот Петру, дабы тот в припадке не откусил язык. Остальные, мешая друг другу в проходе, с топотом выкатились из покоя в глубь дворца.

Царя, бессознательного, кое-как уложили на постель. Сурсувул, тяжело дыша, слепо, почти на ощупь, пошёл к выходу, не дожидаясь, пока его выведет стража, что освобождала покой, дабы прибежавшие на крики не мешали лекарю.

К вечеру Пётр скончался, так и не придя в сознание. Предугадывая дальнейшее развитие событий, Сурсувул приказал выгнать всех вон из дворца, даже челядь, оставив только верных людей. Прибегали и убегали гонцы, распахивались и снова закрывались ворота, охраняемые усиленной стражей. В крытом возке тайно привезли митрополита.

Пётр, мёртвый, разом построжевший лицом, прибранный лежал на ложе. В великой тайне, в нарушение всех канонов, мёртвого царя соборовал сам митрополит, не допустив в покой даже самого Сурсувула. Георгий вышел, затворив за собой тяжёлые двери, оглядел хмурые лица стражников. Подумалось, что слухи о смерти царя всё равно ручейками сочатся из дворца. В народе толки да пересуды, извечный вопрос — что будет теперь? Вечером, нет, завтра утром, когда он станет соправителем царевича Бориса, он объявит о кончине Петра. Вторя его мыслям, стража скоро доложила, что горожане окружили дворец и требуют царя.

На выезде возок митрополита едва продрался через окружавшую дворец толпу. Сам митрополит, насильно вытащенный из возка, взял на себя грех сообщить, что Пётр жив, но тяжко болен. Однако его слова не успокоили, а наоборот, взволновали толпу ещё больше. Высыпавшие во двор кмети с обнажённым оружием отрезвили народ. Те, что побойчее, оттеснились ближе к посаду, робкие ушли вовсе, предпочитая дождаться развития событий дома. Сурсувул, ободрённый уступчивостью горожан, решился выйти, красноречиво заверив, что негоже тревожить больного царя, тем более, когда враг на подступах, обещая казнить смутьянов как русских подсылов и предателей. Толпа покричала ещё, но это уже было шипение залитого водою костра. Кмети ненавязчиво, но твёрдо, кого уговорами, кого тычками, разогнали людей по улицам.