Святослав (Железная заря)

Святослав, пьяный от крови и страшной усталости, едва признал Всеслава, с трудом взобрался на подведённого коня. Ромеи, отогнанные было смелым прорывом русов, усилили натиск, поняв, что потеряют сейчас близкую добычу — русского князя.

Вокруг княжеского стяга снова закипела горячая схватка. Всеслав, бросив коня в самую гущу, был свален и пронзён сразу несколькими копьями. Колот бешено вертелся в седле, отбивая молнии вражеских клинков, едва не выл от отчаяния, понимая, что князя спасти уже не успеют. Его ткнул долгим копьём в грудь пеший ромей, но не смог пробить бронь, размахнулся пошире, наращивая силу для удара. Колот не успевал и не мог достать его под градом сыплющихся ударов. Яра Молния, гибкая как кошка, извернулась в седле и обрушила вниз длинную кривую саблю, разрубив надвое шелом вместе с головою ромейского пешца, спасая Лапу от ранения или даже смерти.

Недалеко волком рычал Святослав, рубясь одновременно русским мечом и ромейским спафионом, не давал взять себя. На глазах у Колота вывернули с седла Яру, Лапа бросился на подмогу, но сам был опрокинут вместе с конём, лишь увидел, как бородатый ромей со страшным оскалом на роже несколько раз вонзил в её грудь широкий нож.

Гудение рога, показалось, прозвучало над самым ухом. Ослабла хватка ромейских клещей. Радомировы кмети один за другим врубались в византийские ряды. Пели рожки с обеих сторон. Чёрные тучи закрыли солнце, опустив на землю почти ночную мглу. Прохладный освежающий и спасительный дождь развёл по сторонам врагов. Ромеи, догнав было русов до самых ворот, потеряли строй и отошли, скрывшись за пеленою льющейся с неба воды.

Глава 33

Смоченный дождём камень хранил тепло жаркого дня. Неровности земли скопили чёрные лужи. Колот, усевшись на завалинку какого-то дома, прислонился к каменной стене и, разбросав ноги, равнодушно смотрел на чёрную лужу в трёх шагах перед собой. Не кричали бодряще воеводы, не было слышно смеха и шуток, суетились только знахари, перевязывая раненых. Расползались в стороны тучи, обнажая безразличную синеву неба.

Рядом кто-то тяжело шлёпнулся, обдав Колота запахом крепкого пота. Лапа тяжело поднял глаза.

— Заяц?

— Нет, его блазень [92] ! — Заяц заржал хриплым смехом, поперхнулся, сплюнул на землю кровь.

— Грудину проломили, гады! Как жив ушёл — ума не приложу Такую кровавую рубку ещё не помню!

— Сколь положили-то наших! Из многих битв невредимыми уходили. Вместе все невзгоды делили, помнишь ли? — отупелая усталость тянула поговорить по душам. В Зайце всё ещё кипела ярость, и он зло рявкал:

— Ромейскими телами всё поле устлано, ещё немного — и сломаем их!

— Толку-то? Одного рубишь, так на его месте двое других вырастают, — с горечью возразил Колот.

— Ты ли это говоришь? — Заяц аж привстал с завалинки, — Молодняк сопли распустил, а ты-то — воин! Коли правда за нами, так и одолеем, сколько бы их ни было! Парней жалко — да, но доля наша такая и помни об этом, тем более в священный Перунов день!

Колот отвернулся. Нужно время, чтобы переварить душою сегодняшний бой, мало чем отличавшийся от других, но ставший последней каплей в череде поражений. Солнце закатилось за окоём. Мрачный зов трубы оживил русский стан. Тьма расползлась в стороны под сотней факелов, уплывавших за ворота в руках молчавших кметей.

Равнина встретила пришельцев жуткой потусторонней тишиной. Кони, тащившие возы, привыкли к мертвецам не пугаясь их, спокойно прядали ушами, ожидая, когда их нагрузят страшной ношей и поведут к городу. Ромеи растащили своих убитых, не забыв слупить доспехи с побеждённых, но через это было и легче — не требовалось различать впотьмах своих и чужих.

Будто незримый голос позвал Колота к месту, где в последний раз рубился полк Всеслава. Не в силах сопротивляться зову, Лапа подхватил под уздцы коня, забрав его у молодого, опешившего от мрачного зрелища ратного, и пошёл к тому самому месту, безошибочно угадывая дорогу. Конь послушно шёл, гремел сзади воз, иногда подскакивая при наезде на мёртвое тело.