Находники как саранча растеклись по Семендеру и окрестностям, жестоко грабя и выжигая всё живое. Такого погрома хазарская земля ещё не знала. Тех, кто сопротивлялся, кого брали живыми, казнили многоразличными казнями. Мужиков рубили мечами, вбивали в голову гвозди, разрывали конями, расстреливали из луков. Женок насиловали, заставляли бесстыдно плясать под музыку пленных музыкантов, проигрывали друг другу в зернь. Зелёная цветущая земля в седмицу превратилась в пустыню. Арабский летописец Ибн-Хаукаль позже запишет со слов очевидца, опустив кровавые подробности: «И был там (в Семендере) виноградники или сад такой, что был милостыней для бедных, а если осталось там что-нибудь, то только лист на стебле».
Опустошив Семендер, Икморь с дружиной пошёл в Тмутаракань. Остальные в том числе и Акун, были предоставлены сами себе и ещё долго бродили по южной Хазарии в поисках добычи.
Глава 35
В первый раз за весь поход воинам разрешили выпить хмельного за победу. С этим было строго: если старшой замечал подгулявшего ратника, то давал ему плетей, если ратника замечал воевода или сотник, то позорно секли старшого. Выставив сторожу, принялись пировать. Блуд присоединился к своему десятку, насчитывающему после всех битв пятерых человек без него и присоединённого к копью кметя по имени Звенец. Хазаринку он привёл с собой, закутав её с головою в пестроцветный восточный кафтан. Он теперь не расставался с ней, боясь потерять полюбившуюся и покорную красоту. Блуд указал ей сесть поодаль и, предупреждая вопросы удивлённых воинов, сказал:
— Расскажу сейчас, не спрашивайте.
Колот, зная уже обо всём, подмигнул другу:
— Робеет?
— Да. Смотрит, как собака на хозяина, не пойму её пока. Но ничего, — улыбнулся Блуд, — перед моими чарами ещё ни одна не устояла! — и добавил, нечаянно заставив Колота вздрогнуть: — Ну разве что твоя Услада только.
— Ну, Блуд, расскажи, как звать-то её? Небось и не выговоришь?
— Чернавой зовут, — ответил Блуд, скрыв настоящее имя, непривычное и смешное для славянского уха.
— Попробовал уже? Гы-гы!
— И как она?
Кмети масляно улыбались, перемигивались друг с дружкой, чая поддеть старшого. Колот, видя, как кривится друг от неприятных вопросов, сменил разговор:
— Слыхал, Услюм погиб?
— Сказали уже. Жалко.
По правде говоря, ни Блуд, ни тем более Колот не очень любили задиру Услюма, ставшего княжеским дружинником. Из отчаянных парней всегда получаются храбрые воины, их с удовольствием берут на службу князья и земляки вздыхают свободнее, когда такой сорви-голова покидает родные места, и потом гордятся, когда он получает место в княжеской дружине.
— У меня тоже земляк от ран умер, — участливо молвил один из ратных по имени Чава.
— У всех кто-нибудь да погиб из знакомцев, — заключил Звенец, глядя на посмурневшие лица воинов. Нещадно дымили костры, разгоняя тучи комаров, густым звоном заполнявших пространство. Недалеко в кругу ратников громыхнули смехом над чьим-то веселым рассказом, где-то забренчали гусли и туда потянулся народ послушать рассказчика.
— Вон, смотрите, — показал Чава в сторону и все проследили за его рукой, — воительницы идут: Бабура Кабаниха и Яра Молния.
— Эка невидаль! — воскликнул Заяц, бывший в десятке Блуда. — Впервой, что ли, видишь? Их ещё с дюжину будет.
— А эти две стоят той дюжины. Да и средь парней таких поискать надо — Бабура быка одним ударом кулака валит, а Яра двумя мечами рубится и стрелу на триста саженей кидает.
Заяц только усмехнулся. Он сам был воином, каких поискать: запросто перепрыгивал в полном вооружении через коня, бился двумя мечами, хорошо стрелял, в доспехах бегал быстрее обычного не вооружённого человека, за что и получил своё имя. Улыбаясь и смотря в след воительницам, он сказал:
— Я бы поборолся с Ярой в Ярилин день!
Ратники засмеялись, оценив шутку. Яра сильно отличалась от широкой и кряжистой Бабуры — была высока и стройна, с огненными, как у Перуницы, волосами.
— Красна!
— И защищать от збродней не надо, сама кого хочешь забьёт!
Настроение снова вернулось.
— Эй, Блуд! Расскажи-ка одну из своих историй.
Блуд уже прослыл сказочником и его весёлые байки слушали с удовольствием. Он поёрзал спиной, поудобнее устраиваясь на подложенном седле, нащупал рукой укрывшуюся с головой от озверевших комаров рогожей Чернаву и начал сказ:
— Было мне лет эдак пятнадцать. Услышал я, что у одной моей знакомой девахи уехал муж на пару дней. Ну я, как водится, к ней...
— Это где это так водится — чужих жён охаживать в отсутствие мужа? — серьёзно спросил воин, у которого стыла дома молодая жена. На него тут же зашипели:
— Закрой рот! Не мешай!
Блуд продолжил: