Святославичи

Святослав был обеспокоен не только тем, что Изяслав скрылся в Польше, но и поведением игумена Феодосия, который открыто осудил изгнание. На праздничный пир, данный Святославом по поводу своего вокняжения в Киеве, Феодосии не прибыл, хотя был приглашен в числе первых. Более того, из Печерской обители явился монах и передал Святославу устное послание своего игумена, из коего следовало, что там, где пируют на развалинах братней любви, ему, Феодосию, не место.

Всеволод повел себя странно, когда Святослав предложил ему вместе с ним съездить в Печерскую обитель и лично переведаться с Феодосией.

«Феодосии на тебя гневается, - сказал Всеволод, - тебе и ответ пред ним держать, брат. А мое дело сторона».

И Святослав, скрепя сердце, собрался один ехать к Феодосию.

- Может, и мне с тобой? - обратилась к мужу Ода.

- Не стоит, - отказался Святослав и раздраженно добавил: - А то схимники еще подумают, что я вознамерился повлиять на отца-игумена прелестями своей супруги.

Из Печерской обители Святослав вернулся мрачнее тучи.

Ни с кем из своих приближенных бояр он откровенничать не стал, лишь Оде проговорился во хмелю о том, какими упреками встретил его преподобный Феодосии.

- Укорял меня Феодосии тем, что я не просто закон нарушил, Ярославом Мудрым установленный, лишив отцовского стола брата старшего, но изгнал Изяслава из Руси. Как будто не предлагал я ему стол княжеский в отчей земле. Для Феодосия Изяслав теперь вроде мученика. А то, что Никон и Антоний, монахи печерские, спасались в свое время у меня в Чернигове от неправедного гнева Изяслава, про это Феодосии не вспоминает. Сильно же прельстил его Изяслав тем, что канонизировал Бориса и Глеба: выстроил храм в честь первых русских святых, наперекор Царьграду пошел и за это ему честь и слава! Я сказал Феодосию, что кабы не наше со Всеволодом вмешательство, так ничего бы у Изяслава не вышло: не столковался бы он с митрополитом. Феодосии меня и за это упрекнул, мол, тщеславием я объят и за славой людской гонюсь.

Ода внимательно выслушала Святослава. Затем дала ему совет:

- Изяслав выстроил церковь в честь святых Бориса и Глеба в Вышгороде, а ты возведи Борисоглебский храм в Киеве. Да еще краше! В следующий раз Феодосию упрекать тебя будет труднее, ибо за тебя, свет мой, встанут дела твои праведные.

Святослав враз протрезвел: совет Оды ему понравился.

На другой день Святослав, сев на коня, принялся ездить по Киеву, выбирая место для будущего храма. Помогал ему в этом боярин Зерновит и воевода Перенег.

Зерновит предложил место на холме Щекавица. Перенег же предлагал, что лучше всего ставить храм святых Бориса и Глеба в Копырьеве конце. Но Святослав решил по-своему, ему приглянулось местечко на Подоле близ пристани на Почайне-реке. Пусть Борисоглебский храм видят не только русичи, но и заморские гости, корабли коих все лето стоят у берегов Почайны, сказал Святослав. Да и маловато храмов на Подоле по сравнению с Горой и Ярославовым Градом, а ведь на Подоле да в Гончарном конце живет больше половины населения Киева.

Митрополит Георгий как только проведал о замысле Святослава, сразу к нему пожаловал и давай упреками сыпать, мол, нарушает князь уговор, что храмы святым Борису и Глебу в Киеве строить не будут.

- Где угодно, только не в Киеве, - молвил владыка Георгий. - На том стоял и стоять буду! Изяслав мне крест целовал на этом.

- Изяслав крест целовал, а я нет, - огрызнулся Святослав. - И будет по-моему!

Крепко разругались Святослав с Георгием, таких слов наговорили друг другу, какие во хмелю не каждый скажет.

Владыка Георгий на другой же день взошел на торговый греческий корабль и отправился в Константинополь.

- Жаловаться патриарху поехал, - процедил сквозь зубы Святослав, когда ему сообщили о внезапном отъезде митрополита. - Не битьем, так катаньем хочет меня взять, песья душа!

* * *

В середине лета состоялось венчание Глеба и Янки, дочери Всеволода Ярославича.

Торжество происходило в Переяславле, где Глеб ныне держал свой княжеский стол. Янка несколько раз до этого порывавшаяся сбежать ко Глебу в Новгород, была безмерно счастлива, когда ее суженый супруг вдруг сам приехал к ней в Переяславль. Еще Янка была рада тому, что нелюбимая ею мачеха перебралась из Переяславля в Чернигов.

«Наконец-то ханская дочь не будет больше осквернять своим присутствием покоев, где некогда жила милая матушка», - с присущей ей прямотой заявила Янка Оде, приехавшей на свадьбу.

Из всех братьев Глеба к нему на свадьбу пожаловал только Олег, да и тот пребывал в печали, схоронив недавно жену.

Ода в душе радовалась, что Олег овдовел, ибо в ней с новой силой вспыхнула страстная любовь к пасынку, который в свои двадцать пять лет стал статным витязем с властным голосом и мужественным лицом. За время разлуки чувства Оды к Олегу не притупились, наоборот, она жила воспоминаниями о тех сладостных мгновениях и днях. Ода молила Господа о том, чтобы все это опять вернулось к ней, и даже о том, чтобы в конце концов Олег стал ее законным супругом.