Святославичи

- Узаконил отец мой кровную месть в Русской Правде, подражая варяжским судебным уставам, а мы ноне расхлебывай его недомыслие, - ворчал Изяслав. - Что с того, что от предков наших обычай этот идет? Предки наши и невест умыкали, и идолам молились! Лик времен текучих и нравы людей меняет, я так мыслю. Не пристало нам, коней сменив, на старых санях ездить.

- Верно мыслишь, княже, - добавил Коснячко. - Отец твой в советниках имел варягов да новгородцев, вот и получился у него первый блин комом.

- Кровь за кровь - это обычай дедовский языческий, проще говоря, - сказал Изяслав. - В нонешнее времена русичам надлежит жить по-христиански, ибо…

Изяслав недоговорил.

В дверях светлицы показалась Гертруда в длинных небесно-голубых одеждах и белой накидке на голове. Подведенные сурьмой брови и нарумяненные щеки очень молодили тридцатидевятилетнюю княгиню.

- Здрав будь, свет мой ясный, - с легким поклоном поприветствовала Гертруда мужа.

Коснячко удостоился лишь небрежного кивка. Несмотря на это, воевода вскочил из-за стола и отвесил поклон Гертруде, которую побаивался за ее мстительный нрав.

- И тебе доброго здравия, пресветлая княгиня! - произнес Коснячко и поклонился еще раз, но уже не столь низко.

- Ну будет ломаться, воевода. Сядь! - недовольно проговорил Изяслав и глянул на жену. - Зачем пожаловала, княгиня?

- Истинно ли, свет мой, что отпускаешь ты Ланку в Венгрию вместе с послами короля Шаламона? - спросила Гертруда, приблизившись к столу, за которым сидели князь и воевода.

- Истинней и быть не может, - надменно ответил Изяслав, - сегодня же Ланка отправится в путь. Скатертью дорога!

- Но почто отпускаешь ее одну, без детей, иль сердца у тебя нет, Изяслав?

- Доколе ты будешь встревать в дела мои, княгиня? - повысил голос Изяслав. - Я над решениями своими господин, а сердечными делами мне заниматься недосуг. Сказано без детей, значит, так тому и быть!

Тон Изяслава вывел Гертруду из себя.

- Если сердцем тебе размыслить недосуг, то ты хоть умом своим пораскинь, свет мой. Ты от одного Ростислава насилу избавился, а тут сразу трое Ростиславичей взрастут тебе на погибель. Придет срок, каждый из них княжеский стол себе требовать начнет. Не с кого-нибудь - с тебя! - Гертруда гневно ткнула пальцем в мужа. - Иль мало тебе племянников, оставшихся на твое попечение после смерти братьев твоих Игоря и Вячеслава! Им ведь тоже уделы дать придется, если, конечно, раньше не дать им яду.

- Что ты мелешь, безбожница! - вскричал Изяслав. - Какого еще яду?! Убирайся!

- У тебя у самого три взрослых сына, - упрямо продолжала Гертруда, - не о себе, так о них хотя бы подумай. Не братьями вырастут для сыновей наших Борис Всеславович,

Давыд Игоревич и Ростиславичи, но злейшими врагами. Разденут, растащат они всю Русь себе на уделы!

- Замолчи, женщина! - Изяслав угрожающе поднялся из-за стола. - Хоть и не люб был мне Ростислав, детей его я от себя не отрину, ибо с рожденья они обрели веру православную и как князья будущие укрепят древо Ярославичей. А уделов Руси всем князьям хватит.

- Скажи хоть, боярин, князю своему, что хлебнет он лиха с племянниками своими, - обратилась Гертруда к Коснячко, - обернется его нынешнее глупое благородство потоками крови в недалеком будущем.

Коснячко захлопал глазами, не зная, что сказать. Перечить князю он не смел, а противиться воле княгини боялся. Да и не обращалась Гертруда к нему за помощью до сего случая ни разу.

Выручил воеводу Изяслав, который выставил-таки жен за дверь.

- У братьев моих жены как жены, а моя как ворона все крови ждет! - посетовал Изяслав наедине с Коснячко. - Твоя-то женка, говорят, тоже норовистая. Так, воевода?

- У-у, княже, палец в рот не клади! - усмехнулся Коснячко.

Изяслав засмеялся и похлопал Коснячко по плечу: приятно сознавать не на себе одном Божье наказание, а иначе злонравие своей жены Изяслав и назвать не мог.

Гертруда отплатила мужу той же ночью, не впустив к себе в спальню. Тогда Изяслав велел дружинникам седлать коней и по ночной дороге поскакал в Вышгород.

«Глупая гусыня тщится досадить мне и сама не ведает, что для меня ее ласки хуже потных дней, - думал Изяслав, усмехаясь. - Иль не найду я телесной утехи с той, что и помоложе, и побелее…»

Когда неожиданно девять лет тому назад скончался в Смоленске брат Изяслава Вячеслав, вдову брата Эмнильду Изяслав вместе с сыном поселил в Вышгороде.

Эмнильда была дочерью маркграфа саксонского Отона. Была она и глуповата, и простовата. Вся какая-то бесцветная: белокурые волосы, светлые брови, бледный цвет лица, серые глаза с грустинкой… В присутствии Изяслава Эмнильда часто терялась, заливаясь краской стыда, голос был тихий и покорный. Улыбалась она редко, смеялась еще реже, но тот, кто хоть раз слышал ее смех, уже не забывал его никогда. Смех Эмнильды был по-детски заливчатый, будто колокольчик звенел.