Тема закона и благодати, энергично развиваемая в первой
части I (168а–175а), резко сходит со сцены (правда, позже она возникает снова, но уже в ином контексте): ситуация в корне изменилась —Иудеиство бо преста и законъ / отиде. жертвы непріатны. / кивотъ и скрижали, и / стило отъято бысть, по всеи / же земли роса, по всеи же зе/мли вера прострeся. дождь / благодeтныи оброси. купе/ль пакыпорожденіа. сыны своя / въ нетленіе облачить (175а).
В СЗБ различия между законом и благодатью описываются серией антитетических образов, и этот способ описания может ввести в заблуждение не слишком склонного к рефлексии или недостаточно глубокого или хотя бы просто бдительного читателя. Антитетизм, «практически» оправданный в применении к «среднему» уровню, потому что сама возможность противопоставления, т. е. стояние друг против друга
, следовательно, в едином и общем пространстве, хотя и по разным сторонам его, будучи рассмотрен с высшей точки зрения, на уровне последней глубины, оказывается несостоятельным и по существу и как средство описания. На этой глубине никакого противопоставления нет и быть не может, как не может быть и единого общего пространства противопоставления. Это же полностью относится к отношению закона и благодати: последняя не противопоставлена закону, но она иное закона, и ее пространство тоже иное по сравнению с пространством закона. В пространстве благодати главное — бесконечность, некое не имеющее пределов движение, распространяющееся во все стороны; пространство закона, даже если оно велико, все–таки предельно, ограниченоЭта ситуация объясняет, почему Христос, далекий от нигилизма, ставит крест на законе: для его дела закон не нужен (уже отмечалось, что неправильно думать об апостоле Павле как «установителе» противоположности закона и благодати: он лишь сформулировал то, о чем и прямо и косвенно учил Христос). Христианский философ, наиболее глубоко изучивший проблему закона и благодати, пишет: