Святость и святые в русской духовной культуре. Том 1.

В широком кругу трудов Феодосия писательство занимает особое место, и значение этого рода деятельности нужно оценивать, несомненно, высоко. Хотя установить состав написанного Феодосием с достаточной точностью и, следовательно, надежностью нелегко (относительно ряда приписываемых ему текстов существуют сомнения; другие имеют свои литературные источники, и не всегда ясно, идет ли в данном случае речь о чужом тексте, использованном Феодосием, или о собственной вариации этого чужого текста) [736], можно все–таки с достаточным вероятием говорить о ядре его текстов (ср. Еремин 1947) и делать заключение о значении трудов Феодосия в нравоучительной литературе на основании этого ядра. Но допустимо принять — и это будет вполне в духе времени, когда жил Феодосий, и следовавшей за этим временем эпохи — и более широкий взгляд. Согласно ему, учитываться должно все, что в сознании эпохи — читательском, о котором судить, конечно, трудно, и профессиональнолитературном (включая переписчиков рукописей) — усвоялось как «Феодосиево», приписывалось ему и ходило под его именем [737]. При существующих до настоящего времени многочисленных неясностях в разработке проблемы литературного наследия Феодосия, при многих пробелах в эдиционно–текстологической стороне этого наследия и явном дефиците в исследованиях текстов Феодосия и работах, посвященных ему (ср., впрочем, Висковатый 1939, 535–567; Орешников 1961, 481–487; Гудзий 1963, 62–66; Словарь 1987, 457–459) в последние 70 лет [738], наиболее целесообразным и «осторожным» подходом можно было бы считать такой, при котором учитывалось бы все приписываемое Феодосию, но любой вывод, сделанный на всем массиве условно — «Феодосиевых» текстов, понимался бы относительно. При подобном подходе и дальнейших успехах в исследовании этих текстов начала бы вырисовываться некая дифференциация общей картины, которая в свою очередь могла бы содержать некоторые дополнительные критерии в определении авторства тех или иных конкретных текстов.

Имея в виду тексты, принадлежащие или приписываемые преподобному Феодосию, можно сделать некоторые выводы о нем как о писателе и о значении его литературного творчества в истории русской духовной литературы. Это значение определяется рядом обстоятельств. Феодосий был одним из самых ранних русских писателей вообще и тем более в так называемой «нравоучительной» литературе [739]. Пространственно–временные рамки его творчества определяются достаточно четко. Сами сочинения довольно разнообразны в жанровом и тематическом отношениях и нередко оказываются основным и/или самым ранним источником сведений об особенностях русской жизни (причем не только монастырской) в третьей четверти XI века. Литературная деятельность Феодосия и его сочинения — важнейшая страница из начального этапа русской духовной литературы и письменности и уже поэтому существенна и в более широком плане истории русской литературы, духовности, просвещения. История дальнейшего бытования текстов Феодосия (многие из них пред ставлены значительным числом списков) тем более подчеркивает их роль в русской духовной жизни [740]. Наконец, то обстоятельство, что эти тексты были написаны (и/или использовались) фигурой такого масштаба, как Феодосий, придает им особое значение и требует привлечения к ним более пристального внимания. Наконец, нельзя пренебрегать и тем важным обстоятельством, что некоторые тексты Феодосия, видимо, имели хождение и за пределами Руси (ср. Яцимирский 1898а, 23–30; Никольский 1915, 68–71; Сперанский 1921, 159–161 и др.).