явися святый Антоние презвитеру Онисифору, с прещениемь глаголя… Възбнувъ же от виденаа и падъ на лици своемъ, моляшеся Богу, глаголя… И приступль ангель, глаголя ему… Пакы же явися имъ святый Антоние, глаголя… (105)
и под. [732]; ср. летописные фрагменты об Антонии (в эпизоде с Исакием Печерником), примеры из которых процитированы несколько ранее.
Менее «изобразительны», хотя и достаточно конкретны примеры появления Антония в описаниях «общеисторического» характера, когда речь идет не об отдельном эпизоде или сцене, но о существенном периоде жизни. Ср.:
[…] Игумень же… постриже его и нарече имя ему Антоние, наказавъ и научи его иночьскому житию. Антоний же въ всемь Богу угождаа… Рече же ему игумень: «Антоние, иди пакы въ Русию…» Антоний же прииде въ град Киевъ, мысляше, где пребыти. И походи по манастыремъ… И нача ходити по дебремъ и по горамъ и по всемъ местомъ, и на Берестово прииде и обретъ печеру, и вселися въ ню… Антоний же, видя таково кровопролитие, […] пакы бежа въ Святую Гору… Антонию же сущу въ Святей Горе, въ манастыри, […] и бысть отъ Бога възвещение игумену: «Пусти, рече, Антониа в Русию…» Призвавъ же его и рече ему: «Антоние, иди пакы в Русию…» […] Антонию же пришедшу къ Киеву, и прииде на хлъмъ… и возлюби место то, и въселися в нем. И нача молитися Богу… И прослу якоже и Великый Антоний […] Антоний же прославлень бысть въ Рустеи земли… (16–17)
или:
и нача гневатися Изяславъ на Антониа про князя Всеслава. И приcла Святославъ исъ Чернигова въ нощи по святаго Антониа. Антоний же пришедъ к Чернигову и возлюби место, нарицаемое Больдины горы, и ископавъ печеру, и вселися ту… (186) [733]
Наконец, особо стоит отметить примеры «констатирующего» характера типа: «Антоний бо уже преставися» (188); «И идох убо в печеру, иде же лежить святый отець нашь Антоние…» (139); «Антоний не име злата и сребра, но стяжа слезами и пощениемъ…» (19) и под. [734]
Изложенные здесь соображения и наблюдения имеют троякое назначение. Они показывают, что «Житие Антония» не только существовало и некоторые его содержательные блоки не вызывают сомнения, но что оно является несомненной текстовой реальностью в целом ряде фрагментов, из чего вытекает задача реконструкции текста «Жития Антония» в доступных и целесообразных пределах. Далее, из сказанного следует, что в распоряжении исследователя есть больше данных и средств, чем обычно полагали, для суждения о жизни Антония, о его личности, о его месте в русской духовной (и поневоле политической) ситуации 50–х — начала 70–х годов XI века, о его наследии, сохранившемся и развившемся в Печерской обители [735], а затем в тех или иных формах распространившемся по разным местам, о значении этой фигуры в русской духовной жизни и в истории святости на Руси. И, наконец, оказывается, что чем больше раскрывается перед нами фигура Антония и чем многообразнее и противоречивее версии его подвижнической жизни, тем глубже, конкретнее и, так сказать, «концентрированнее» раскрывается образ так или иначе соотнесенного с ним Феодосия, ученика, сподвижника и продолжателя дела Антония, избравшего, однако, существенно иной путь духовного подвижничества, чем Антоний, но при этом, несомненно, учитывавшего опыт своего учителя.
ПРИЛОЖЕНИЕ III
ФЕОДОСИЙ–ПИСАТЕЛЬ. О ЕГО ЛИТЕРАТУРНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ