Святость и святые в русской духовной культуре. Том II. Три века христианства на Руси (XII–XIV вв.)

Так молва об Алексии дошла и до татарского царя Амурата, и он обратился к великому князю Димитрию Ивановичу, моля его, яко да послать человека Божiа Алексиа, въ еже помолитъ Бога о царици, яко да прозритъ […]. И обещал — И аще исцелеет царица, миръ имети имаши съ мною. Но и предупредил: Аще ли не пустиши его, то имамъ землю твою пленити. И хотя Алексий в ответ на просьбу великого князя сказал, что это прошение и дело выше его меры, он с надеждою на Бога отправился в Орду. В церкви, где Алексий перед отъездом пел молебен, внезапно сама по себе возгорелась свеча, и это был первый знак благого исхода всего предприятия. А пока Алексий добрался до Орды, царице снился сон. Она видела во сне митрополита Алексия, пришедшего в архиерейском одеянии, и священников, одетых сообразно их сану. И яко же виде того блаженаго и створие по тому же образу ризы святительскые и всемъ прочимъ священникомъ. Готовился к приезду Алексия и царь, который сретаеть его с великою честью и дароношениемъ (И бяше видети реченное: «Левъ и агнець вкупе почиютъ», — не удерживается Пахомий от известной паремии). Алексий, имея при себе свечу, которая зажглась само собою, совершил молебно пение и покропил царицу святою водой, и она в томъ часе прозре. С великой честью и богатыми дарами провожали Алексия в Орде. С радостью и честью, принося Богу хвалу, встречали его в Москве. И от того часа имеаху велика и славна быти пред Богомъ. После этого откровениемъ Божиимъ Алексий и задумал воздвигнуть церковь во имя архистратига Михаила и честнаго его чюдесе, еже и бысть. Здесь же был воздвигнут и придел во имя Благовещения Богородице и ту себе гробъ заложи своима рукама. Церковь же была всяческыми добротами украшена — иконами же и книгами и инеми утварми. Если бы не был Алексий угодником Божиим, — рассуждает Пахомий Логофет, — не внушил бы он такую веру к себе варвару. Серией соответствующих случаю цитаций составитель пытается подтвердить им сказанное и закрепить это в сознании читателя. Алексий — человекъ Божий, и это определение теперь приобретает почти формальную силу.

А между тем Алексий был уже стар и виде себе от старости изнемогша и ко къньцу уже приближающуся. Тогда–то он и призывает к себе самого достойного из тех, кто мог бы по недолгом времени занять освободившую митрополичью кафедру — Сергия. В подтверждение серьезности этого предложения Алексий повелел вынести крестъ с парамандом, златом же и бисеромъ украшенъ и дарует его преподобному. Следует уже известный ответ: «Прости мя, владыко, яко от юности моеа не бых златоносець, въ старости же наипаче хощу в нищете пребывати». Алексий просит Сергия исполнить послушание и принять его благословение. «Да будет тебе известно, зачем я призвал тебя», — примерно с такими словами обращается Алексий к Сергию, и тот, обладая редким провидческим даром и, к тому же, не будучи спрошен, отвечает вопросом на обращение Алексия — «И како могу ведети?» Алексий подробно объясняет свое намерение видеть после себя на митрополичьей кафедре именно его. Ответ Сергия со словами, что просьба Алексия «выше моея веры есть», известен.

Надежда и упование митрополита не осуществились. Алексию пришлось отказаться от своих планов. Оставалось надеяться, но, конечно, уже в ином плане, на великого князя. Перед смертью Алексий призывает его к себе, дает милость, мир и благословение ему, всем благоверным князьям и боярам, вельможам и всем православным, и целова, их конечнымъ целованиемъ, и нача собе молитву творити отхождениа душа своея. Еще же молитве во устехъ его, душа же от тела исхождаше, самому рукы на небо въздеющи, и тело убо честное на земли оста.