Святотатство

Рим был украшен, как для великого праздника; повсюду сверкала свежая позолота, куда ни бросишь взгляд, пестрели цветочные гирлянды. На головы бронзовых статуй, изображающих прославленных героев прошлого, водрузили свежие лавровые венки, дабы они тоже участвовали в триумфе. Около всех святилищ, даже тех, что были посвящены незначительным божествам, курили фимиам. Что касается величайших богов, покровителей и защитников Рима, их изображения проносили по улицам в богато разукрашенных носилках, причем каждая подобная процессия собирала толпы участников.

Сердце мое радовалось всякий раз, когда я видел свой город в столь пышном убранстве, даже если причиной тому был триумф человека, к которому я и не питал симпатий. Радость, владевшая разгуливавшей по улицам толпой, невольно передалась и мне. Отовсюду доносилось ликующее пение, хозяева винных лавок потирали руки, собирая щедрую выручку. В этот день были отменены все работы, и крестьяне, вместе с жителями маленьких окрестных городов, хлынули в Рим. В школах не было занятий, и ошалевшие от восторга дети вприпрыжку носились по тротуарам, оглашая воздух визгом и воплями.

Приподнятое мое настроение отравляла лишь мысль о том, что утро мне придется провести в театре Помпея, отчаянно скучая на представлении какой-то занудной греческой трагедии и воздавая, таким образом, дань старой античной культуре. Куда с большим удовольствием я отправился бы в один из старых деревянных театров, позабавиться над выходками мимов, или же в цирк, полюбоваться на диких зверей, которым предстояло участвовать в нынешних играх. Однако выбора у меня не было. Все без исключения сенаторы, всадники и весталки обязаны были присутствовать на представлении в новом театре. Каждый, кто осмелился бы пренебречь этой утомительной обязанностью, вызвал бы не только недовольство Помпея (что, рискну предположить, вполне отвечало тайным желаниям многих моих собратьев), но и недовольство охраняющих город богов.

С утра все мы явились на Форум, где нас выстроили в определенном порядке — впереди шли консулы, за ними выступали цензоры, далее следовали преторы, весталки, понтифики, возглавляемые Цезарем, фламины, и уже после — сенаторы, которых, по обязанности принцепса, возглавлял Гортензий Гортал. За Горталом шествовали и все остальные, в порядке, соответствующем давности их пребывания в сенате. Как вы можете догадаться, мне досталось место в самом конце процессии, в окружении столь же незначительных персон, как и я сам. Нам пришлось проделать неблизкий путь на Марсово поле, где в окружении новых зданий возвышался театр Помпея.

Мы шли, сопровождаемые выкриками «Io triumphe!» и осыпаемые дождем цветочных лепестков. Зима — пора, когда достать цветочные лепестки нелегко, но Помпей не относился к числу тех, кто считается с временами года и позволяет им омрачать свое торжество. Он предусмотрительно приказал заготовить и высушить огромное количество лепестков, к тому же отправил из Египта несколько судов, груженных цветами, высушенными столь искусно, что они почти не уступали свежим. Так что ни в венках, ни в гирляндах, ни в цветочных дождях недостатка не было. Вдоль улиц красовались огромные корзины, наполненные цветами.

— Весь город пахнет, точно принарядившаяся шлюха, — проворчал молодой сенатор, шедший рядом со мной.

— Пусть лучше пахнет цветами, чем нечистотами, — возразил другой.

Марсово поле представляло собой огромную строительную площадку, где повсюду высились груды камня, горы цемента и штабеля досок для возведения лесов. По случаю праздника строители отдыхали, и безмолвные громады возводимых стен производили жутковатое впечатление.

— Покрыть здесь все толстым слоем пыли, выпустить нескольких одичавших собак — и перед нами впечатляющая картина того, как будет выглядеть разрушенный врагами Рим, — заметил я.

— У тебя сегодня разыгралось воображение, Метелл, — сказал молодой сенатор, который служил квестором в тот же год, что и я.

— Здесь даже воздух способствует игре воображения, — ответил я. — Помпей тоже оказался во власти причудливых фантазий, иначе ему не пришло бы в голову строить здесь такой огромный театр.

Я указал на громаду из белого мрамора, маячившую перед нами.

— Говорят, когда работы будут завершены, этот театр сможет вместить десять тысяч зрителей. Помпей явно переоценил любовь римлян к греческим трагедиям.

— Не думаю, что он задумал использовать этот театр исключительно для греческих пьес, — возразил сенатор по имени Тускул, по слухам, бывший дальним потомком вольноотпущенника. — Я беседовал с устроителем представлений. По его словам, когда театр будет окончательно достроен, в честь его открытия устроят грандиозные игры, где будет участвовать множество гладиаторов, а также кавалерия, пешие войска и катапульты.

— Да, это порадует зрителей больше, чем заунывные вирши старины Еврипида, — изрек я. — У нас, римлян, вкусы куда более простые и грубые, чем у этих изнеженных греков.