Святые и порочные

В противоположность Мисаилу современный исследователь Г.В. Хлебов сумел, отталкиваясь от жития и текста на клеймах житийной иконы Константина, Михаила и Феодора, выстроить вполне непротиворечивую гипотезу о реальности Константина, жившего в начале XIII века, и нетождественности его с Ярославом Святославичем, княжившим столетием ранее. Хлебов предположил, что Константин не был правящим князем – в городе властвовали упомянутые летописями князья. Константин же прибыл в Муром с единственной целью – внедрения христианства среди язычников, никак на престол не претендуя. А сын его Феодор потому похоронен вместе с ним, что если сам Константин с Давыдом ладили, то этого нельзя было сказать об их сыновьях – и сын Давыда, заняв престол после смерти отца, позаботился об устранении возможного конкурента, ведь Феодор был княжьего рода и уж на муромский-то престол мог теоретически претендовать. А отцом Константина по версии Хлебова действительно был черниговский князь Святослав – только не Ярославич, а Всеволодович (умерший в 1194 году), который вполне мог в 1192 году благословить своего младшего сына на духовный подвиг – раз уж тот не мог претендовать ни на черниговский, ни на киевский престолы, ни на что-нибудь помельче. Логично, правдоподобно и даже красиво. Вот только у Святослава Всеволодовича не было сына Константина. На что Хлебов предположил, что Константин – крестильное имя Ярослава. Увы, но и такого сына у Святослава Всеволодовича летописи не упоминают. Что же тогда стало опорой для этой гипотезы? Всего лишь выловленная у В.О. Ключевского фраза «В XII веке Муромо-Рязанский князь Ярослав, младший сын Святослава Черниговского, стал князем-изгоем, вышедшим из общего порядка получения великокняжеского престола ввиду своего младшенства». Однако Ключевский, с одной стороны, нигде не назвал Святослава Черниговского Всеволодовичем, а с другой – прямо указал, что Ярослав был муромским князем. То есть речь шла о том самом князе, которого многие отождествляют с Константином – Ключевский всего лишь имел в виду, что большая часть его правления пришлась на XII век. Так единственная деталь, выдернутая из стройной конструкции, обращает ее в руины.

А вот что писал о муромских святых в своей работе «Древнерусские жития святых как исторический источник» сам В.О. Ключевский:

«В рукописях были распространены с XVI века две службы муромским святым: одна из них на память кн. Константина и детей его Михаила и Феодора приписывается господину Михаилу мниху, в другой на память Петра и Февронии первый канон написан Похомием мнихом, второй тем же Михаилом. Эти службы составлены были около 1547 года, когда собор установил местное празднование муромским чудотворцам; может быть, авторам их принадлежит и литературная обработка сказаний о тех же святых, хотя в рукописях нет прямого указания на это».

Любопытно – один и тот же инок причастен к обеим службам, однако ни в одной не говорится, что святые жили в одно время (как и в житиях), хотя обычно агиографы таких фактов не игнорировали – особенно, если это был один автор. Кстати, вышупомянутый Мисаил поддержал Ключевского, обратившего на это внимание. Однако что еще Ключевский говорил о самом Константине?

«…Повесть о князе Константине и его сыновьях сохранилась в нескольких редакциях. В полном своем составе она содержит сказания о древнейшем состоянии города Мурома, о водворении в нем христианства Константином, о восстановлении города князем Юрием, далее поэтическую легенду о епископе Василии и рассказ о обретении мощей муромских просветителей в 1553 году. Эта повесть имеет чисто историческую основу; но едва ли можно воспользоваться ее подробностями. Редакции ее несогласны в показаниях о времени события, из которых ни одно, впрочем, не заслуживает веры: полная относит прибытие Константина в Муром к 6731 (1223) году, замечая, однако ж, что это было немного после св. Владимира; краткая неопределенно обозначает событие цифрой 6700. Притом в местном предании, на котором основана повесть, автор не нашел уже живых действительных черт события и должен был заменять их приемами риторического изобретения и чертами, взятыми из рассказа летописи о крещении Киева. Наконец, в повести есть эпизод, относящийся к гораздо позднейшему времени и позволяющий видеть, как автор распоряжался фактами: рассказывая о восстановлении города Мурома князем Юрием Ярославичем, он говорит, что и этот князь пришел из Киева и «устроил» в Муроме епископа Василия. Поэтому было бы напрасно пытаться примирить все черты повести, не предполагая в них ошибок, с сохранившимися известиями летописи о древнем Муроме. Помогая лишь установить в самом общем виде основный факт, неизвестный из других источников, повесть сообщает несколько известий об остатках языческих обрядов на Руси и намеков на ее отношение к восточным инородцам в XVI веке».