Святые отцы Церкви и церковные писатели в трудах православных ученых. Святитель Григорий Богослов. СБОРНИК СТАТЕЙ

Прекрасна похвальная речь св. Василию. Искренняя дружба наделила оратора как будто высшим озарением. Почти сомнительно, Василий ли превосходнее жил или Григорий превосходнее писал о Василии. Похвальная речь ему есть монумент, не только верно воспроизводящий образ Василия, но и упрочивающий славу за художником. Конечно, и здесь есть менее замечательные частности: это многие воспоминания из язычества, некоторое словообилие, при котором каждая черта получает значение; целое же дышит духом и жизнью. Преследования при Максимине, пребывание в Афинах, твердость Василия перед префектом Модестом, учреждение больницы, его красноречие и особенно заключение [речи], где оратор всех зовет ко гробу, чтобы еще раз увидеть его лик и припомнить добродетели почившего, составляют блестящие пункты речи. Ближайшее знакомство с речью приобретается через чтение ее самой. Вот несколько черт пребывания в Афинах. «Ах, могу ли я без слез думать о том? С равной ревностью преследовали мы один и тот же важный предмет стремлений человека – науку; но зависть была нам неизвестна: мы спорили друг с другом не о почести получить преимущество, но о чести от него отказаться. Казалось, что мы имели только одну душу, одушевлявшую два тела.

Общими нашими занятиями были добродетель и забота жить вечными надеждами, потому что мы от этой земли уже отделялись, прежде чем могли ее оставить. Афины были для нравственности опасны, но мы устремлялись в них к своей цели тихо, как ручей через море, и выскочили из них, как животное из всепожирающего пожара… Настал день прощания, мгновение, когда друзья в последний раз говорят друг с другом, в последний раз идут вместе, обнимаются и плачут, потому что для душ, которые получили вместе образование в Афинах, ничего нет суровее и горестнее, как расстаться и Афины оставить».[870] Речь заключается словами: «Прими это почтение от голоса, который тебе был дорог, от человека, который был с тобой одинакового возраста и сана. Если мои слова походят на то, чем ты был, то благодарю тебя; в надежде на твою помощь я и предпринял похвалу тебе. Если же я менее сказал, чем что следовало сказать, то мог ли я сказать иное при моем возрасте, болезненности, горести о потере тебя? Но да примет Господь и то, что мы могли сказать по нашим силам».[871]

Из нравственных речей нужно назвать: речи о любви к бедным, о наказании градом, три речи о мире, речь в память Маккавеев, речь на Святое Крещение. Речь о любви к бедным была говорена в больничном доме вблизи Кесарии, но не в том пространном виде, в каком мы ее имеем и в каком она более походит на рассуждение. Речь содержит много теплых, глубоко прочувствованных мест, но есть места и с риторической переполненностью, как, например, те места, где бедный и его нужды во всем противопоставляются богатому и его расточительности во всем. Превосходны изображения и сильной скорби прокаженного, его покинутости всеми, непостоянства земных благ, истинного и ложного богатства, жестокосердия богатых, потери присутствия духа при неожиданном несчастии, сожаления к бедному ради Христа. «Нечто прекрасное, – говорит Григорий в одном месте, – представляет собой спокойствие и одиночество, доказательством того служит Кармил Илии, пустыня Иоаннова, гора, на которую удалялся Иисус; есть нечто прекрасное в бедности: доказательство – Иоанн, одетый в одежду из волос верблюжьих; есть нечто прекрасное в смирении – и его есть множество примеров; есть нечто прекрасное в пренебрежении деньгами – свидетель Закхей; прекрасно саморассмотрение – оно ведет во святая святых; прекрасно дело – его принимает Христос; но прекраснее всего любовь, потому что она есть исполнение закона, любовь к бедным».[872] Прекрасно и следующее изображение прокаженного: «Изумительное и печальное зрелище представляется глазам нашим, вероятное только для тех, кто видал его: человек в одно и то же время и жив и мертв, большая часть его членов изуродована так, что едва можно узнать, кто такой перед вами, откуда больной происходит. Пред вами печальные останки человека, он называет имя своего отца и матери, чтобы дать им понять, что пред ними их дитя; обезображенные, лишившись не только друзей, но даже своего собственного тела, – это единственные смертные, которые сами себя преследуют в одно и то же время и любовью, и ненавистью; они не знают, что они должны более оплакивать – отгнившие уже или остающиеся еще члены: первые еще до могилы разрушились, последние никто не хочет предать земле; все жестоки по отношению к ним и бесчеловечны; перенося дурной запах от животных без отвращения, мы не можем дышать одним с ними воздухом и бежим от них. Кто вернее отца, любвеобильнее матери, и, однако же, отец от него родившегося, за кого он возносил к Богу горячие молитвы, отталкивает от себя; и мать, вспоминающая о болезнях рождения, сетует о несчастье своего сына и говорит: „В горах и пропастях питайся, среди диких животных можешь ты жить, на утесах можешь спать, и из смертных только благочестивые и избранные тебя будут видеть“».[873]