Святые русской Фиваиды

С Кирилло-Белозерским монастырем самым тесным образом был связан преподобный Дионисий Глушицкий, постриженник Спасо-Каменной обители на Кубенском озере, иконописец, создатель прижизненного образа Кирилла. Эта икона абсолютно уникальна по той причине, что является единственным русским иконописным образом XV века, имеющим портретное сходство с изображенным святым. На золотом фоне написан невысокий, сутулый старец, завернутый в черную мантию. Его большая, украшенная пышной бородой голова кажется несоразмареным продолжением его почти детского, спеленутого тела. Выразительно нарисовано лицо Кирилла – круглое, простое, совершенно спокойное, его оживляют и придают ему гармоничной энергии лишь глаза – пронзительные и строгие, немного смещенные к оси скул, неотрывно смотрящие на зрителя. Видимо, именно так преподобный Кирилл смотрел на Дионисия, который писал его портрет, на иноков своего монастыря или на вкладчиков и благоустроителей своей обители – взглядом ровным, немигающим, исполненным внутренней силы и достоинства, абсолютного смирения и искренней доброты.

Известно, что в своих настоятельских трудах Кирилл находил время и для литературного творчества – писал послания, духовные грамоты, стихи.

Об этом следует сказать особо.

Пафос учительства и духовного окормления не только своих иноков, но и мужей государевых был свойствен многим подвижникам Русской Церкви. Начало тому было положено преподобным Сергием Радонежским, и Кирилл Белозерский, во всем подражавший своему великому учителю и собеседнику, не стал исключением. Естественно, что стиль его посланий и грамот во многом отражал его натуру – непреклонную и строгую.

Е. Е. Голубинский пишет: «Истинный монах всего менее должен быть человекоугодником и его учительное слово всего менее должно быть гнилым и льстивым. От преп. Кирилла сохранились до настоящего времени три учительные послания к князьям, бывших его почитателями и благодетелями его монастыря, и послания эти доказывают, что он поучал так, как подобает истинному монаху, – с необиновением и дерзновением».

Интересно в этой связи процитировать «Послание Кирилла Чудотворца к князю Андрею Дмитриевичу»: «Ты, господин, следи внимательно, чтобы корчмы в твоей отчине не было, потому что, господин, великая от нее пагуба душам: христиане, господин, пропиваются, и души гибнут… Также, господин, и разбоя и воровства в твоей отчине пусть бы не было. И если не уймутся преступники делать свое злое дело, то ты вели их наказывать своим наказанием, – чего будут достойны. Также, господин, унимай подвластных тебе людей от скверных слов и от ругани, потому что все это прогневляет Бога. И если, господин, не постараешься ты все это исправить, то все это Он тебе взыщет, потому что властителем над своими людьми ты от Бога поставлен… А от упивания вы бы воздерживались, и милостыню по мере силы давали, потому что, господин, поститься вы не можете, а молиться ленитесь: так вместо этого вам милостыня ваш недостаток восполнит… В церкви стоя, разговоров не веди и не говори, господин, никакого праздного слова. И если видишь кого-нибудь из своих вельмож или из простых людей беседующим в церкви, так ты, господин, возбраняй. Потому что, господин, все это прогневляет Бога. И ты, господин князь Андрей, во всем это будь внимателен к себе, потому что ты есть глава и властитель, поставленный от Бога находящимся под тобой христианам».

Нельзя не обратить внимание на достаточно жесткий нравоучительный тон преподобного, разговаривающего с князем строго и откровенно. Кирилл, разумеется, соблюдает правила придворного этикета, но при этом не стесняется в резких выражениях. «Господин, поститься вы не можете, а молиться ленитесь», – это по тем временам звучит как приговор. Едва ли кто-то, кроме преподобного, мог так разговаривать с можайским князем – тем самым, который насильно перевез к себе Ферапонта Белозерского. Авторитет игумена Кирилла был столь высок, а учительское его слово столь непререкаемо, что даже у князей и вельмож не возникало мысли перечить старцу или, не дай Бог, озлобляться на него.

Тон преподобного можно назвать отеческим, «ибо кого любит Господь, того наказывает и благоволит к тому, как отец к сыну своему» (Ефрем Сирин, Притч. 3:12). В его словах нет ни высокомерия, ни надменного дидактизма, ни желания оскорбить, но лишь душевный трепет и печаль за подопечного, подверженного по неведению и слабости своей многим обольщениям началозлобного демона. «Сатана для обольщения нашего преобразуется иногда в Ангела света; причём обещает, что, если, пад, поклонишься ему, то даст тебе такое и такое дарование, или восхитит тебя, как новаго Илию, на небо, на огненной колеснице. И бывало, что принимавшие это с верою уклонялись от истины и впадали в умоповреждение» (преп. Нил Синайский).