Святые в истории. Жития святых в новом формате. VIII-XI века

Ведь если бы кто увидел,
Что это видимое всеми солнце
Сошло внутрь его сердца
И все вселилось в него,
И так же светило бы, то не помертвел ли бы он
от чуда,
И не сделался ли бы безгласным,
И не изумились ли бы все, видевшие это?

Ни одному человеку не дано до конца постичь, почему и как приходит это внутреннее озарение, но Симеон был убежден – оно дается лишь тогда, когда удается достичь духовной чистоты.

Игумен не щадил себя, вспоминая в проповедях прежнее свое состояние: он будто бы находился в закупоренной бочке, во тьме, в могиле, думая, что так и должно быть.

Увидев Его, я весьма удивился, будучи заперт
в жилище,
И заключен в бочке, и находясь среди тьмы,
То есть чувственного неба и земли,
Потому что сам я – тьма.

Да и теперь, охладевая к вере и временами теряя благоговейность, Симеон ощущает себя черным куском железа, от долгого лежания покрытым ржавчиной.

Но стоило сделать внутреннее усилие, точнее – сверхусилие, и наградой становилось просветленное, озаренное состояние духа, созерцание Божественной славы.

Если с тобой не совершалось ничего подобного,
То не отказывайся, по крайней мере,
Доверять тем, которые говорят тебе об этих вещах.
Но как ты будешь искать то, о чем я говорю тебе?
Внимай и тщательно исполняй —
и ты вскоре найдешь…

В те годы игумен Симеон старательно занимался обустройством обители Святого Маманта, давно пришедшей в запустение. На территории монастыря находилось большое кладбище и даже жили миряне.

Большие реставрационные работы Симеон начал с храма, построенного еще при императоре Маврикии, то есть почти четыреста лет назад.

Как пишет Никита, игумен «устилает пол мрамором и светло украшает храм пожертвованной утварью и святыми иконами. Кроме того, он устраивает хранилище книг, священных облачений и всего прочего, а еще светильников, выточенных из прозрачного камня, и удивительных по красоте паникадил».

На богослужения в монастырь Святого Маманта стали приходить многие жители Константинополя, привлекаемые красотой храма и необычными проповедями Симеона.

Но в самой обители среди братии появились недовольные игуменом.

Кто-то считал, что Симеон слишком много и нескромно говорит о себе, о личном опыте богообщения, что не подобает монашескому чину. Некоторые вообще не понимали его загадочных публичных исповедей.

Он весь внезапно пришел,
Невыразимо соединился, неизреченно сочетался
И без смешения смешался со мною,
Как огонь в железе и как свет в стекле.
Он и меня сделал как бы огнем,
Явил как бы светом, и я стал тем самым,
Что видел перед этим и созерцал вдали,
Не зная, как выразить тебе тот невероятный способ.

В гимнах можно увидеть, какие душевные муки испытывал Симеон, сталкиваясь с непониманием окружающих.

Скажи скорее, Христе мой, что мне делать,
Чтобы я не казался для неразумных болтуном?

Для кого-то из монахов была непереносима требовательность игумена, который ненавидел в духовной жизни все формальное, отрицал чисто внешнее благочестие.

…Считать себя ничтожнее всех в мире,
Поистине худшим не только сподвижников
И мирских людей, но даже и язычников;
Незначительное нарушение одной малейшей
заповеди
Считать отпадением от Жизни Вечной;
На малых детей смотреть как на совершенных
мужей,
Почитать их и кланяться им, как людям
знаменитым,
И слепых тоже чтить…

Однажды, когда Симеон проповедовал во время утрени, на него вдруг с громкими криками набросились человек тридцать монахов, желая изгнать его из монастыря.