Связь времен. В Старом Свете

Меньше всего платили за внутренние рецензии на рукописи графоманов, присылаемые в редакции журналов, — кажется, три рубля, независимо от объёма присланного произведения. Но добрая «Звезда» подбрасывала мне, Довлатову и ещё нескольким нашим сверстникам этот приработок довольно регулярно. На Западе мы узнали, что почти все журналы и издательства включают в свою рекламу фразу: «Рукописи не возвращаются и в обсуждение их редакция не вступает». В СССР такой подход был бы недопустим. Он означал бы скрытое признание того, что не все люди одарены талантом, то есть подрывал бы самые основы эгалитарной ментальности.

«Народное творчество» оставалось «священной коровой» коммунистической идеологии, и ему следовало оказывать поддержку во всех сферах культурной жизни. Я уже упоминал создателя медицинских препаратов, отрéзавшего голову неотзывчивому министерскому чиновнику, не оценившему его талант. Во время работы в ЦКТИ мне много раз приходилось писать подробные отклики на «изобретения» доморощенных Ползуновых, пересылавшиеся нам министерством энергетики (как правило, они сгущались по весне), объясняя, почему придуманные ими газотурбинные установки не будут работать. (И порой это было нелегко.)

Но поток литературной самодеятельности, так называемый «самотёк», превосходил по объёму все прочие. Попадались ли там талантливые произведения? Хорошо, если одно на десять тысяч. Случались и курьёзы. Один рецензент в «Литературной газете» подробно объяснил в своём отклике, почему присланное стихотворение находится ниже всякой критики и напечатано быть не может. Оказалось, что он не прочёл письмо, предпосланное стихам. Там автор честно объяснял, что он посылает не своё, а малоизвестное стихотворение Маяковского, с просьбой напечатать его в газете.

Мне запомнился один «раман», написанный от руки на тридцати тетрадных страницах, под названием «Эх, хороша ты, жизнь!». Начинался он с детства героя, который уже в дошкольные годы ухитрился изобретательно прикончить своего сверстника: столкнул его в колодец, предварительно укрепив на дне финский нож остриём кверху. Через две страницы нож снова всплывал — теперь уже в драке подростков. «"За что? За что он меня обидел?", — думал Николай, поворачивая финку в животе Ивана». В таком же духе действие развивалось до конца, завершаясь массовым отравлением детского сада. Герой высыпал яд в котёл с супом, но вы никогда не догадаетесь, дорогой читатель, какой ёмкостью он воспользовался для этой цели. Нет, не кружкой, не миской, не чашкой, не стаканом, не пригоршней, не бутылкой. Николай высыпал в суп полную кепку яда! В конце умиротворённый герой произносит загадочную сентенцию: «Эх, хороша ты жизнь простая, рабочая, если верно тебя понимать».

Примечательно, что даже наши короткие отклики графоманам подвергались проверке и цензуре. Осуществлял эту проверку заместитель главного редактора Пётр Жур. Про этого «литератора» сегодня можно найти такую справку на сайте радио «Свобода»: «Настоящая фамилия [писателя-эмигранта] Юрасова, — рассказывает Иван Толстой, — была Жабинский. И вот под фамилией Жабинский он и был в 37-м году арестован и приговорен к семи или к восьми годам лагерей…У Жабинского, арестованного в 37-м году, следователем был некто Пётр Владимирович Жур, журналист и писатель ленинградский, который впоследствии много десятилетий работал в журнале "Звезда"».

И вот однажды Пётр Владимирович потребовал, чтобы я переделал свой отклик на повесть одной дамы, явно автобиографическую. Она описала, как они с мужем-энкаведешником в конце 1930-х получили новую квартиру и как она «пролетала по просторным чистым комнатам, точно юная фея». Дальше говорилось, что раньше квартира принадлежала «каким-то Рабиновичам, которые в чём-то провинились и их куда-то выслали». Бывшему следователю Журу не понравился сарказм, с которым я разъяснял «юной фее», куда выслали Рабиновичей, и он потребовал убрать эту фразу.

— А что, Пётр Владимирович, — спросил поднаторевший в демагогии рецензент, — я вот газеты нерегулярно читаю — неужели пропустил? Неужели постановления XXII и XXIII съездов коммунистической партии о культе личности уже отменены?

Жур налился кровью и посмотрел на меня так, словно хотел сказать: «Эх, попался бы ты мне в конце тридцатых!». Рецензию поручили написать кому-то другому, и я лишился своих честно заработанных трёх рублей.