Связанные любовью [Розмари Роджерс]

— Так вот оно что. — В его голосе прозвучали гневные нотки. — Вы явились в Мидоуленд, чтобы выкрасть письма моей матери.

Вид его был столь грозен, а тон столь суров, что Софье захотелось спрятаться.

— Письма были написаны вашей матери, но написала их моя мать. И у меня такие же права на них, как и у вас.

Стефан фыркнул:

— Если бы действительно верили в эту чушь, то не стали бы врать моему брату и его жене, не стали бы обманным путем прокрадываться в мой дом и удирать посреди ночи с тем, что принадлежит мне.

Он видел, как порозовели ее щеки, как опустились, пряча вину, густые ресницы.

Хорошо.

Так и должно быть. Она должна чувствовать себя виноватой.

И не только потому, что, злоупотребив гостеприимством, рылась в личных вещах его покойной матери.

— Я делала то, что нужно было делать, — пробормотала Софья.

Пальцы сами сжались в кулаки.

— Итак, теперь я хотя бы знаю, почему вы обыскивали мой дом.

— Да.

— Где вы их нашли? Письма?

— В сейфе. В потайном сейфе, спрятанном в полу в спальне вашей матери.

— Ага… — Стефан помнил маленькую, утопленную в половых досках крышку, хотя и видел ее много лет назад. Значит, то был сейф. — Вы взяли что-нибудь еще?

Она вскинула голову, оскорбленная его вопросом, и в упор посмотрела ему в глаза.

— Конечно нет.

— Но почему, почему, черт побери, вы просто не спросили меня об этих письмах? — взорвался Стефан, выдав по неосторожности настоящую причину своего гнева.

Она закусила нижнюю губу.

— Моя мать боялась, что вы откажете… из-за лояльности королю.

Ему снова пришлось сделать над собой усилие, чтобы не взорваться. Ох уж эта княгиня. Да, ей предстоит за многое ответить.

— Чем могут заинтересовать короля Англии письма двадцатилетней давности? Какой от них толк?

— Он никогда не скрывал своей неприязни к императору Александру.

Стефан пожал плечами. Да, двум правителям могущественных держав не суждено стать друзьями. Георг IV был весельчаком, любителем шумных развлечений и легко следовал всем своим прихотям и даже порокам. Александр же являл полную противоположность — замкнутый, тихий, сдержанный, сторонившийся помпезности и церемоний, без которых его жизнь была попросту немыслима.

— Георг тщеславен и восприимчив к любой мелочи, — задумчиво произнес Стефан. — Александру Павловичу не следовало отказываться от увеселений, устроенных в его честь в Лондоне.

Она поджала губы, показывая, что полностью разделяет вкусы и предпочтения своего отца.

— В любом случае король был бы только рад любой возможности досадить Александру Павловичу.

Вероятно, Георг так бы и сделал, но дело было в другом.

— И вы думали, что я стану соучастником в такой интриге?

Она поежилась:

— Не знаю.

— Моя мать до самой смерти сохраняла преданность России.

— Как и вы сохраняете преданность Англии, — быстро вставила Софья. — И так должно быть.

Он скрипнул зубами, не желая слушать голос здравого смысла и уверенный в одном: ничего бы не случилось, доверься она ему.

— Мы вернемся к этой теме позднее. — Стефан шагнул к кровати. — Те письма, которые вы украли, что в них?

Чем они опасны для Александра Павловича?

— Не знаю. Он негромко выругался.

— Я думал, мы уже обо всем договорились.

— Я действительно не знаю, — вспыхнула Софья.

— То есть вы ехали в Англию, весьма ловко играли роль воровки и сражались с безумцем, даже не зная, ради чего рисковали головой?

Она пожала плечами, отчего под сорочкой обозначились соблазнительные очертания грудей. У Стефана перехватило дыхание, и он поспешно отвел глаза.

Вплоть до этого момента он, глядя на Софью, мог думать только о кинжале, прижимавшемся к ее нежному горлу. Ужасная картина. Казалось, сердце уже никогда не оправится после такого.

И вот…

И вот теперь перед глазами вставали другие картины… волнующие… восхитительные…

— Мать не сказала, о чем писала герцогине, а я, откровенно говоря, не настаивала, — призналась Софья. — Есть тайны, о которых лучше не знать.

Некоторое время он пристально всматривался в ее бледные черты, потом с неохотой кивнул. На пути к трону Александру Павловичу пришлось принести немало жертв. Были и скандалы.

— Да, пожалуй, вы правы. — Стефан помолчал, раздумывая о возможных неприятных последствиях попадания писем в нехорошие руки. — И все-таки я не совсем понимаю.

— Почему?

— Письма лежали в тайнике много лет. Я даже не догадывался об их существовании. Почему ваша мать вдруг вспомнила о них? Зачем они понадобились ей так срочно?

Наблюдая за игрой чувств на прекрасном лице, он понимал, как трудно ей сказать правду. И все-таки она призналась:

— Ее стали шантажировать.

— Господи…

— Для меня это тоже стало неприятным откровением, — вздохнула Софья.

— Да-да, — пробормотал Стефан, отходя к окну. Думать о чем-то, видя перед собой полуобнаженную Софью, становилось все труднее. — Но какое отношение могут иметь письма моей матери к шантажу русской княгини?

— Некто сообщил моей матери, что у него есть эти письма и что он намерен передать их врагам Александра Павловича, если она не выкупит их за очень большие деньги.

— Этот некто — сэр Чарльз?