Связанные поневоле

Она наклоняется и втягивает в рот мой сосок, легонько царапая его зубами. Мои бедра дергаются вверх, приподнимая ее над матрасом и вдавливая меня туда, где я хочу быть прямо сейчас больше всего. Лали делает едва заметное движение тазом, и я почти уже внутри, балансирую у входа в мой личный рай. Я хотел поговорить? О-о-ох, вспомнить бы о чем!

— Нет, речь не о том, — каркаю я простуженным старым вороном, и Лали снова выпрямляется.

Черт, моя женщина, сидящая верхом на мне! Что она со мной творит! Если я заведусь еще сильнее, то рвану так, что в стратосфере будет видно.

— Хочешь сообщить мне, что собираешься расстаться со мной и дать мне свободу? — соблазнительно шепчет она и снова трется течной кошкой.

Да чтоб его! Не могу сдержаться и стону в голос, так что даже не сразу улавливаю смысл ее слов.

— Что? О чем ты вообще? — Какие, на хрен, могут быть расставания? — Свободу, детка? У тебя больше никогда не будет свободы от меня! Просто привыкай к мысли, что я прилип к тебе намертво!

— Ну и правильно, муж мой. И, кстати, имей в виду, что, если посмотришь на сторону, я тебе устрою полную кастрацию, милый. Хотя тебя может утешить, что я сделаю это достаточно профессионально, — сладко шепчет она и проскальзывает рукой между нами, чтобы сжать меня своей волшебной ручкой и выдавить из меня очередной хрип умирающего от дикой похоти.

Мысль об отделении моих яиц от тела разве не должна немного охладить меня? Ага, должна, но почему-то не охлаждает. Потому что эта мучительница снова двигается по моему зажатому между нашими телами бедному члену, и я шиплю, толкаясь ей навстречу.

— Куда же делась гордая и независимая женщина, плевать на меня хотевшая, которая, к тому же, никогда не ревнует? — бормочу я, уже мало что соображая.

— Хочешь ее вернуть? — говорит Юлали, опускаясь мне на грудь и подбираясь влажными, глубокими поцелуями к своей метке на моей шее. Это, блин, нечестно, нечестно! Этот разговор важен, важен, ва-а-а-а-жен! Губы моей личной извергини оказываются на том месте, где она навсегда оставила на мне знак моей принадлежности ей. Да пошли все разговоры в этом мире! Огненный шар рождается где-то под моей диафрагмой и стремительно расширяется во всех направлениях со стихийной скоростью и силой. Я горю, скрученный жесточайшей похотью. Я ослеп и оглох от дикой потребности, и, когда почти взрываюсь, губы жестокой женщины покидают помеченную кожу, и оргазм откатывается, заставляя меня реветь от разочарования. Меня выгибает, и я хриплю раненым зверем.

Хватаю Юлали за бедра и хочу вломиться внутрь, но она ускользает, приподнимаясь, и прижимает мои руки к матрасу.

— Лежи тихонечко, Монтойя, — шепчет она у самых моих губ, пока я тянусь за ней, как за последней каплей влаги в мире.