Связанные поневоле

Тихонечко? Тихонечко?! Да она убить меня пытается! Моя волчица решила поиграть со мною? Ла-а-адно, хрен с ним, пусть играет. Я смогу все вытерпеть. Наверное. Если совсем умом не тронусь. Сделаю все что угодно, только быть тем единственным, в ком она будет постоянно нуждаться. Юлали возвращается к изощренным издевательствам, пристально наблюдая за тем, что со мной творят ее руки и губы. Я вижу, как ее глаза жадно мерцают, впитывая то, как я извиваюсь и корчусь под ее ласками. Загибаюсь, но даю ей тот контроль, который она хочет. На моем теле все больше горящих легких укусов и царапин, но я хочу еще больше, как можно больше. Моя женщина метит свою территорию, и я желаю с ног до головы стать картой ее удовольствия. Рычу бешеным зверем, хриплю, умоляю, как самый последний жалкий придурок. Воплю, как я люблю ее и как хочу удавить прямо сейчас за эти муки, угрожаю порвать на части, когда буду трахать, но держусь, на одном, мать его, упрямстве. Простыни давно в клочья, как и мой мозг. Ох, как же я отплачу тебе за каждую секунду, моя любимая стерва! Давай, упивайся сейчас своей властью, но придет мое время! Когда же член резко и до упора оказывается в раскаленной глубине, мне в первый момент кажется, что я уже подвинулся умом и выдаю желаемое за действительное. Но нет, я наконец допущен в рай. Стараюсь думать о расчетах нового оборудования, об устройстве движка моего байка, о чем угодно, только бы не превратиться в поющий, мать его, фонтан с первым же рывком. Потому как если сдамся, мою песню услышат не только на нашем этаже отеля. Юлали упирается руками мне в грудь, вынуждая сохранять неподвижность. Меня трясет так, что зубы лязгают, но я по-прежнему послушная кукла в руках сладкой мучительницы. Я стараюсь, как никогда в жизни не старался, наверное, но проигрываю борьбу, ощущая, как несусь чертовым локомотивом, сошедшим с рельсов, навстречу оргазму. Но Лали опять останавливается, и я ору и бьюсь в ярости и исступлении. Такое чувство, что я заживо пылаю. Рву под собой остатки простыней, цепляясь за них, чтобы держать свои сведенные судорогой руки на месте. Ругаюсь такими словами, что сто процентов сгорю со стыда, если сумею потом обо всем вспомнить. Юлали наблюдает за мной, и я вижу, что и она балансирует на краю, убивает нас обоих ожиданием наслаждения. Оттягивает неизбежный взрыв. Потом она сдается, ее голова откидывается, и моя красавица прогибается в спине, начиная двигаться неистово, безжалостно насаживаясь на мой член, который сейчас уже тверже гребаного алмаза. Чувствую себя утлой лодчонкой, повисшей на краю долбаного водопада Виктории, перед тем как сорваться вниз и разлететься в мельчайшие щепки. Долгий грудной стон вырывается из моей жены, и меня сжимает внутри ее тела в последнем сокрушительном влажном объятии, сталкивая в пропасть, и я лечу вниз, лечу, все ускоряясь, и хриплю сорванным горлом. Я не просто изливаюсь бешеным потоком. Меня словно выворачивает из кожи, выдирает из тела, которое становится никчемной пустой оболочкой. Юлали выпотрошила меня дочиста, чтобы через край наполнить собой. Моя девочка, моя женщина, моя жена, любимая! Она ничего не делает наполовину! Вычерпала меня досуха, забрала все, чтобы дать безмерно больше.

Как только могу пошевелить хоть пальцем, поворачиваюсь к ней, растянувшейся на том ворохе шелкового тряпья, бывшего совсем недавно нашим постельным бельем. Утыкаюсь носом в ее волосы и вдыхаю себя на ее теле. Смесь наших общих запахов — самый охрененный аромат, который мне случалось обонять в моей жизни.

— Люблю тебя, — сиплю едва слышно.

Хочу сказать намного больше, петь ей, как ошалевший по весне соловей. Но я не чертов поэт. Грубить и говорить скабрезности, тут да, у меня язык будь здоров подвешен. А вот найти слова, чтобы сказать моей женщине, как она взрывает мозг просто одним тем фактом, что живет и дышит общим со мной воздухом, и как я счастлив, что той ночью мы наткнулись друг на друга, не умею. Возможно, все придет позже. А пока могу сказать лишь «люблю», потому что уверен в том, что то, что творится внутри, и есть это самое поразительное чувство. И не надо думать, что это меня оргазмом так по мозгам приложило. Знаю, что она меня слышит, но ничем не показывает это. Но и отторжения и неприятия моих слов я тоже не чувствую. Ну что же, буду верить, что это знак того, что мы на верном пути. Обнимаю ее, и Юлали прижимается ко мне ближе, полностью расслабляясь. Так блаженно прекрасно это состояние общего парения, но, как всегда, что-то должно его обломать.

— Так что ты там так старался мне сказать, Монтойя? — с легкой насмешкой спрашивает Юлали, зевая.