Связанные (СИ)

Теперь гвардейцы, сбитые с толку внезапным весельем Кристины, обменивались озадаченными взглядами, но та уже не могла остановиться. Слёзы застили глаза, отчего мир поплыл и заиграл весёлыми искорками; с каждой секундой смех становился всё звонче и заразительнее, перемежаясь то короткими всхлипываниями, то новыми, почти истеричными взрывами, хохота.

— Слушай, — отсмеявшись, Кристина наконец сумела взять себя в руки, — с ними всё понятно, а как бы ты сказала: «мы на болоте»?

Хель, ничуть не смущенная весельем Кристины, сразу же отчеканила, чётко обозначая свою позицию в споре:

— Inojatta taliisu-i.

Медленно, растягивая гласные и подражая певучей манере Хель, Кристина попыталась повторить, но слова чужого языка давались ей с большим трудом: неестественная, неживая интонация и совершенно чудовищный акцент — резкий и грубый. Почти сразу же Кристина почувствовала на себе внимательный — пугающе внимательный! — взгляд Хель; и хотя та милосердно воздержалась от комментариев, щёки Кристины предательски вспыхнули.

— Inojal taisu-i sejon, — вдруг обернулся к ним Мартон, особенно выделяя голосом первое слово и стараясь не смотреть призраку в глаза. Казалось, это имело для него первостепенное, почти принципиальное значение.

Ответ Хель состоял всего из одного слова — очевидно «правильная речь» стремилась не только к ясности, но и к предельной лаконичности, особенно если дело касалось общения с гвардейцами. Получив такой резкий отпор, Мартон отвернулся, продемонстрировав девушкам одеревеневшую спину, но в беседу сразу же вступил Эйдон. Его приятный баритон сумел сбить напряжение, и ему даже удалось обменяться с Хель несколькими фразами. Кристина машинально отметила, что призрак явно благоволил усатому гвардейцу, хотя с чем именно это было связано оставалось загадкой.

Объяснять что-либо Кристине, тем не менее, никто не спешил, и тогда она снова требовательно потянула Хель за рукав. И ответ её умудрился как многое прояснить, так и окончательно всё запутать.

Как и предполагала Кристина, прямо на её глазах разгорелся очередной лингвистический диспут, совершенно, на первый взгляд, бессмысленный. Суть его сводилась к тому, что в местном языке использовалось сразу два слова, которые можно было бы перевести как «мы»: одно включало в себя всех присутствующих, второе — только пару собеседников, оставляя за бортом всех остальных. Хель, разумеется, воспользовалась вторым, чем и объяснялось неудовольствие Мартона — возможно, в её поведении даже было что-то вопиюще невежливое.

Незначительный, в сущности, эпизод, но благодаря ему Кристина подметила одну, казалось бы, неочевидную деталь: мысленно Хель чётко проводила черту между собой и Кристиной с одной стороны и гвардейцами с другой. Кто знает, может быть, именно поэтому, когда Мартон завяз в болоте, она и ухом не повела, рассудив, что проблемы «другой команды» её не касаются. Всё это было, разумеется, только предположениями, хотя и вполне обоснованными. Размышляя об этом, Кристина не удержалась от тяжёлого вздоха: сколько ещё нюансов она упускает?

Некоторое время спустя отряд остановился на покрытом сухостоем островке. Эйдон устало облокотился на жердь и, морщась от боли, потёр раненое бедро. Мартон понимающе покивал и что-то сказал, указывая на темнеющую на горизонте возвышенность. Поросшая густым лесом, почти черным на фоне клонящегося к закату солнца, уже одним своим видом она внушала оптимизм и придавала сил: цель была близка. Лица гвардейцев прояснились, глаза разгорелись весёлым блеском, краешки губ дрогнули в мимолётной улыбке — теперь каждый шаг будет только приближать их к границе топей. Что же касается Кристины, она и рада была бы разделить их радость, но уже добрых полчаса ей приходилось буквально заставлять себя идти вперёд несмотря на тупую боль в животе и раздражающее покалывание в руках и ногах, не говоря уже о сводящих с ума шепотках. И чем дальше вглубь болот они забирались, тем тяжелее давался каждый последующий шаг.

Она покрутила головой в поисках поваленного дерева или сухого пенька, на котором можно было бы присесть и дать отдых уставшим ногам, но не обнаружила ничего, кроме мелькающих над водой огней и снующих то тут, то там призраков. Плоские «птицы», «большеголовые» коротышки, «пиявки», бесформенные тени, — всё это стало настолько привычным зрелищем, что уже не вызывало особых эмоций.

Так, во всяком случае, ей казалось.

Губы дрогнули и скривились в брезгливой усмешке — у сухих корней деревьев копошились мерзкие существа, похожие на разноцветных гусениц с меланхоличными, почти человеческими лицами. Двигались они крайне неуклюже, это было особенно заметно, когда одна из «гусениц», покрытая рядами тёмных полосок, попыталась переползти через небольшой, поросший мхом и лишайником холмик. Делала она это так настойчиво, что невольно закрадывалось подозрение, что это давало ей какое-то неявное преимущество перед другими.