Связанный гнев

– Я старуха дошлая, а главное, память у меня хорошая. Лонись осенью была у дочки. Муженек у нее железнодорожник. В разговоре помянул, что у них в депо есть слесарь из Екатеринбурга. Ну поговорили об этом, и конец. Мало ли о чем приходится говорить. Но разговор этот мне пришлось вспомнить, когда Архип вовсе недавно сказал мне, что к нему приходил знакомиться новый человек из Екатеринбурга. Я поняла, что пришельца станут проверять, а посему и высказала ему о разговоре с зятем в Челябе. Он мои слова мимо ушей пропустил. Посоветовавшись с нашими мужиками, послал меня разыскать екатеринбургского слесаря и спросить, знает ли он такого человека из Верх-Исетка, именующего себя Макарием Бородкиным. Ну вот и все.

– Да как же, Кесиния Архиповна, в такие годы?

– Говорила уж тебе, что высохла, а живу. Мне ведь легко вам помогать. Старуха. С виду вовсе монашка. Кто подумает, что тайного революционера разыскиваю. Ладно. Соловьев баснями не кормят. Садитесь, кому где глянется.

– Чем, мамаша с дочкой, станете нас угощать?

– А чем наказывал. Пельмени налепили.

– Дельное блюдо для такой знаменательной встречи. Садитесь, Макарий. Решили мы вчера, что ты завтра с Пахомовым в Челябу подашься. Хотят тебя люди повидать. А там от них и получишь наказ, где и как тебе рабочее дело продолжать. Садитесь! Пельмени едят горячими.

В дверях горницы с блюдом в руках появилась Татьяна, дочь Рыбакова.

Глава VI

1

Солнечный полдень. У Кустовой в горнице на окнах золотились замерзшие стекла. Стол под белой скатертью. На нем самовар, посуда, вазочки с медом и вареньем, шаньги, на тарелках закуски: холодная телятина, селедка в сметане под кружочками лука, соленые огурцы и маринованные рыжики. На хозяйском месте за столом Анна Кустова, возле нее Лукерья Простова, а против хозяйки миасский пристав Камышин. Перед ним графин с водкой.

Камышин – мужчина грузный. Шея у него красная и лицо припотело. Под закуску он выпил не одну рюмку, осоловелыми глазами временами пристально поглядывал на Простову. От его взглядов она конфузилась и, допив чашку чая, встала.

– Благодарствую, Анна Петровна. Пойду погуляю. Голова тяжелая. Должно, переспала седни.

– Погуляй. Денек радостный. Чтобы не было скучно, Васютку с собой прихвати. Он на язык бойкий.

– С вами, господин Камышин, не прощаюсь, потому скоро вернусь.

Пристав, подчеркнуто вежливо привстав, поклонился ей, но ничего не сказал, так как дожевывал кусок телятины. Простова ушла. Пристав, проводив ее взглядом, кончив жевать, сказал:

– До чего приятная дамочка!

– Новая приятельница.

– В гости приехала?

– По делу заехала, но уговорила ее погостить.

– Для бледнолицых барынек воздух Тургояка, прямо сказать, лекарственный. Кто такая?

– Простова из Шадринска.

– Уж не Гришки ли Простова благоверная?

– Она.

Пристав, нахмурившись, покачал головой. Налил рюмку водки и выпил:

– Простов поганый человек. Вся его личность в уголовном тумане. Пьяница. Хорошо его знаю. Купеческий саврас без узды. Бывает же так. Такая приятная женщина шалопаю досталась.

– Поживет у меня, передохнет от мужниных художеств. Обижает он ее.

– Что можно ждать от поганого человека? Если вздумает сюда явиться, немедля меня зовите. Приму дамочку под защиту.

– Сами не управимся, позовем вас на купеческую морду лоск наводить. Мы слыхали, вы мастер на этот счет.

– При известном настроении могу. Простова отлакирую с удовольствием.

– Кушайте, Мирон Сергеевич. К рыжикам, гляжу, еще не касались. Неплохие грибочки.

– У вас все первый сорт. Сами посудите, всю еду в одно брюхо не сложишь. Вон как за последний год отъелся. Жирноват ведь? Жена даже обижается на мою грузность. Кроме того, при хождении одышка одолевает. Сейчас выпью последнюю рюмашку и попрошу налить чаю покрепче.

Анна налила стакан чая.

– Варенье сами по вкусу выбирайте. Мед в той вазочке.

– Первый стакан выкушаю с малиновым. Малиновое у вас просто удивительное. Сами варите?

– На это у меня бабушка Семеновна мастерица.

– Мудрая старуха. Только нашего брата не любит. Так прямо и говорит: «Не по душе мне селедочное племя с кокардами». От крепостных времен, видно, в ней нелюбовь к полиции. Хотя и нынче полиция у народа не в чести после пятого года. Не хотят люди понимать, что полиция – оплот власти государя императора.

– Как прикажете понимать, Мирон Сергеевич, ваш заезд ко мне? Просто ли обо мне соскучились? Либо дело какое дорогу указало и заставило к моему дому свернуть?

– Еду из Златоуста. Вызвало жандармское начальство. В городе опять мастеровые копошиться начинают. Мы надеялись, что залили пожар революции, да, видать, не доглядели, кое-где еще головешки тлеют. Вот и приказано глядеть в оба, чтобы головешки не загорелись. К вам приехал разговаривать по четырем пунктам. Налейте еще стакашик. И позвольте приступить к беседе делового характера. Первый пункт разговора политический. Начальство требует от вас, Анна Петровна…

– Требовать, Мирон Сергеевич, ваше начальство от меня не может, потому я у него не в подчинении, не на оплате.