Связаны прошлым

– К власти пришла на удивление быстро. Молодая амбициозная девушка, прожившая почти всю свою жизнь в одном городе, который так люб ее сердцу, была для населения глотком свежего воздуха. Люди, действительно, вздохнули с облегчением, после тирании моего отца. Многое удалось исправить. В самом начале пришлось поработать над кадровым составом и убрать с насиженных мест множество закоренелых взяточников и толстожопых неумелых куриц. Прошу прощения за подобное высказывание, но мое сравнение, по правде говоря, звучит в их адрес как своего рода комплимент, – оправдывается Шестакова, неожиданно улыбаясь.

Во мне борятся двое: мужчина, ржущий как конь над нелепой шуткой, и адвокат, которому не положено.

– Не смейся, – просит Блонди, наблюдая за тем, как я поджимаю губы.– Ты бы их видел. Честно, не вру, – кладет руку на сердце, вызывая внутри меня приступ истерического хохота. Я чудом сдерживаюсь, чтобы не завопить во всю глотку. – Жители писали про этих дам вещи и похуже. До сих пор помню заголовок статьи «Эра Шестаковой младшей. Начало. Курицы слетели с насеста.».

– Серьезно? – из меня вырывается вопль, который даже отдаленно трудно сравнить со смехом. Это внезапный крик чайки, оказавшейся по какой-то нелепой случайности над судном посреди тихого океана.

– Более чем. Можешь даже набрать в поисковике.

Неужели передо мной сидит современный Бэтмен или Бэтменша? Феминитивы – наше всё. Хотя.. наверное правильнее Бэтвумен.

– А тебя не учили правилам общения на людях? – интересуюсь, включая сволочного адвоката. Получается с первого раза. Признаюсь, эмоциональная перестройка далась с трудом. Впервые за последние годы. В какой-то момент жизни мне даже начало казаться, что я эмоциональный импотент. Пока не вернулась Шестакова и не спустила моих дрессированных демонов с цепи. Или с насеста?

– Может быть хватит меня принижать, – играть обиженную у Насти всегда получалось очень хорошо. Но теперь я уже не тот наивный лопух, которого легко провести дешевым фокусом. – Я ведь не знала, что моя фраза облетит город, – Блонди отворачивается к окну, показывая свой идеальный точенный профиль. Мне до чертиков хочется провести по элегантному силуэту любимой женщины пальцами, акцентируя внимание на острых скулах и совершенной форме нижней челюсти. А потом спустится ниже по лебединой обнаженной шее. Но я прекрасно понимаю, что это моментальный билет до личного Шескобана (прим. Азкабан). – Да, да, ты сейчас скажешь, что я должна была предвидеть всё наперед, – обреченный голос Насти подобен одинокой летящей вниз птице по ту сторону панорамных окон. Исповедуясь, Блонди наблюдает за сотней маленьких людей под ногами, спешащих по своим важным делам в московское царство из стекла и стали. – Но откуда мне, двадцати однолетней девчонке было об этом знать. Да и отец не очень-то помогать хотел. У руля поставил и отошел от дел, – в голосе Белоснежки грусть. Большая по размеру. Но тлеющая. Будто всё давно перегорело. Отжило. Но даже я, взрослый мужчина, не могу стереть из памяти яркие картинки прошлого, в котором постоянно мелькал Шестаков старший. Последние десять лет у меня не получается забыть ужасающую правду, изменившую наши жизни. Но я уверен в том, что не позволю мудаку отцу никогда больше влезть в то, во что ему запрещено. И пусть это будет больно. И пусть принесет много жертв.