«В полдень Никита Фирсов прилег около маленького ручья, текущего из родника по дну балки в Потудань. И пеший человек дремал на земле под солнцем, в сентябрьской траве, уже уставшей расти здесь с давней весны. Теплота жизни словно потемнела в нем, и Фирсов уснул в тишине глухого места. Насекомые летали над ним, плыла паутина, какой-то бродяга-человек переступил через него и, не тронув спящего, не заинтересовавшись им, пошел дальше по своим делам. Пыль лета и долгого бездождия высоко стояла в воздухе, сделав более неясным и слабым небесный свет, но все равно время мира, как обычно, шло вдалеке вослед солнцу…»
В этом послании для меня интересно то, что человек прилёг возле ручья, название которого совпадает с моей фамилией: Ланин — левый приток реки Потудань. протекает в Репьёвском районе Воронежской области. Таким не совсем обыденным манером я впадаю в рассказ Платонова.
Дальше — больше. «Насекомые летали над ним, плыла паутина…» — в рассказ впадает стихотворение Власенко «Паук». Вот оно:
В пространстве плавает паук,
Держа лучи во рту.
В локтях согнул он восемь рук
И обнял пустоту.
Сверяя с нею свой чертёж,
Он точностью томим.
Но вместе с истиною ложь
Всегда стоит над ним.
Что — пустота? Что суть её?
Но мыслить обречён,
Пронзив лучами бытиё,
Плывёт в пространстве он.
«Мыслить обречён» — ключевая фраза в этом стихотворении. Мыслящему не дано понять суть небытия, пустоты…
Дорогой мой Валера!
Последнее время я получаю от тебя по несколько писем в день и, что приятно, уже с готовым конвертом для моего немедленного ответа. Разумеется, конверты эти следует потратить и как можно скорее. Как ты, м.б. (может быть; учитывая твою нелюбовь к сокращениям), уже обратил внимание, я к этому приступаю. Надеюсь отправить сегодня не менее 2х (двух) писем.
После некоторого анализа я обнаружил, что количество текста, обращённого непосредственно ко мне, прогрессивно падает и в последнем письме упало до нуля, к которому так последовательно стремилось. Правда, в этом (последнем) письме, кроме Текстов, я обнаружил что-то вроде бумажки из-под конфеты (её части, — бумажки, а не конфеты) и долго её исследовал: смотрел на свет, смачивал водой (ничего другого под рукой, увы, не было), но — безрезультатно. Возможно, я в чём-то не прав.
Теперь о журнале. Предприятие это, хотя и колеблется в разные стороны, но окончательно упорно не умирает. Абашев — друг Кальпиди, участник его издательской деятельности, зав. каф. рус. лит. ПГУ и автор статьи в «Знамени» — я у него недавно был — организовал недавно некий фонд, кажется, им. доктора Живаго, и хотя те деньги, которые он под этот фонд достал, он собирается тратить «согласно приоритетам», в каком-то месте списка этих приоритетов находится как бы и журнал. Он же (т. е. Абашев сказал мне, что числа 20-го мая приезжает, возможно, и сам Кальпиди, который в письме к нему (Абашеву) пишет о журнале «приблизительно в том же духе, что и ты» (т. е. — я; — это цитата). Похоже, что это я Кальпиди и достал. Когда я говорил ему о журнале в первый раз, он просто меня послал, во второй — уже не очень просто и даже что-то прикидывал, рубрики сочинял etc, но тоже, в конце концов, отстроился… Ещё был, кажется, какой-то задумчивый разговор. А теперь вот сам о журнале пишет.
Ещё у меня в запасе зам. директора банка «Заря», который оказался другом детства моего друга детства; банк этот, кстати, всё время даёт всем деньги (в основном театрам — кукольному, ТЮЗу, Механошину). До этого зам. директора я ещё не добрался, поскольку мне посоветовали собрать сначала подписи культурной прослойки под обращением к ним (и вообще к Имущим). Обращение это написано под меня (что-то я, вроде уже писал тебе об этом, но ничего не делал), а под ним, соответственно, подписи проректоров, зав. кафедрами, доцентов-профессоров, писателей-поэтов-художников (тех, естественно, у которых есть какой-никакой, т. е. какой-то, статус), кого-то из оперного, из Галереи etc. У меня тут теперь есть мальчик, который сам появился и вызвался, и сейчас всё это подписывает и почти что уже подписал.
Да! Вспомнил тут по ходу: Бор. Бор-ич (Борис Борисыч) стал вдруг писать массу фантастических произведений, одно из них, кстати, про меня. Думаю вот, куда бы их прислонить. А Татьяна Геркуз (которая Кузьмина) написала на меня штук шесть (семь, восемь?) пародий, одна из которых, вместе с пародией на Дрожащих и беспримерным стихотворением «Как хочется!» — напечатана в газете «Зеркало» (самая, кажись, неприличная пародия). Ейные произведения я и присовокупляю (как прекрасно звучит это слово рядом с её стихами!) — ЮВ, 20/V-94 — Продолжение следует.
Исповедь.
О, Господи, да много ль мы хотим,
Годами покарябанные бабы?
Ну, взгляда непристойного хотя бы
С намёком на когда-нибудь! интим.
Хотя «когда» конечно не случится,
Угрюмый Ангел отпугнёт гостей,
И баба. как голодная волчица,
Жрёт поедом заплаканных детей.
Когда же надоест ей жор садистки,
Всплывёт Сатурн, её полночный страж,
Она привычным жестом онанистки
Берёт здоровый, толстый карандаш.
И занятая этим злобным актом,
Она шипит и пенится в строке,